— Старшего сына Руссо.
— Не помню.
— А она помнит.
69
Дарби медленно вышла в сырой ночной воздух, плачущий дождем. Окрестности заливали сполохи синих, красных и белых проблесковых огней. Улицу блокировали, по меньшей мере, полудюжиной патрульных автомобилей полиции Уэллсли, припаркованных в обоих ее концах, чтобы освободить место для двух карет «скорой помощи», а теперь еще и пожарной машины. Дарби слышала все нарастающий вой ее сирены.
Подъездная аллея, усеянная обломками стекла и гильзами от дробовика, была обнесена полицейской лентой. Из-под смятого капота автомобиля Чадзински курился слабый дымок, что и стало причиной вызова пожарной бригады. Дарби смотрела, как двое патрульных огораживают полицейской лентой мертвое тело, лежащее на газоне. Руки и ноги человека были неестественно изогнуты. Уорнер, глава Отдела Чадзински по борьбе с коррупцией.
«Нет, пожалуй, ее личного эскадрона смерти, так будет правильнее», — подумала Дарби, глядя на пятна крови на изорванной одежде лейтенанта.
Ей нужно было найти тихое, уединенное место, чтобы позвонить Купу. Не глядя по сторонам, словно робот, она пересекла мокрую лужайку и вошла в большой заброшенный сад.
В дальнем его конце между толстыми стволами двух сосен Дарби увидела гамак. То, что надо. Ноги сами привели ее туда. Дрожа от усталости и облегчения, она повалилась на мокрую ткань. Сердце глухо стучало в груди, словно тоже хотело спать.
Тени скользили по траве, залитой светом из окон дома, где горели все огни. Взгляд Дарби устремился к окнам комнаты, стены и пол которой были забрызганы засохшей кровью. Она вспомнила мать, сидящую на краешке больничной койки отца. Шейла держала грубую, мозолистую руку Биг Рэда у себя на коленях и читала вслух стихотворение Дилана Томаса «Не гасни, уходя во мрак ночной», которое знала наизусть. Шейла как раз произносила: «Отец, ты — перед черной крутизной, от слез все в мире солоно и свято», когда доктор отключил аппаратуру жизнеобеспечения. Дочитав стихотворение до конца, мать начала декламировать с начала, глотая слезы и отчетливо выговаривая слова в ожидании, пока тело Биг Рэда умрет.
Когда сирена пожарной машины умолкла и единственным звуком, нарушающим внезапную тишину, стало негромкое урчание двигателя, Дарби вытащила телефон и набрала номер Купа. Он ответил после первого же звонка.
— Господи, Дарби, где тебя черти носят? Я уже целый час пытаюсь тебе дозвониться!
Услышав его голос, она почувствовала, как в груди распрямляется туго сжатая пружина, а из души уходит неимоверное напряжение.
— У тебя все нормально?
— Я в порядке, а вот из-за тебя чуть с ума не сошел от беспокойства. Я получил тот фрагмент разговора. Что происходит? Почему ты мне не перезвонила?
— Я встречалась с отцом Хэмфри.
Куп замолчал. С другого конца линии до нее донеслись голоса и шум.
«Он в аэропорту», — подумала Дарби, и сердце ее забилось сильнее.
— Он мертв, Куп. И Кевин Рейнольдс тоже. Тебе не нужно уезжать.
— Что случилось?
— Я расскажу тебе все. Где мы можем увидеться?
— Я в аэропорту.
— Тебе не нужно уезжать, — повторила она. — И ты, и твоя сестра… вы можете вернуться домой.
— Я лечу в Лондон.
У Дарби перехватило дыхание.
«Не уезжай! — хотелось крикнуть ей. — Ты нужен мне здесь. Рядом».
— Мне пора, Дарби. Последнее приглашение на посадку.
Она слышала печальные нотки в его голосе. Нет, не совсем так. В его тоне явственно прозвучало облегчение. Через шесть часов он будет в аэропорту на другом конце света, в другой стране, где никто не знает его тайны. Где он сможет начать все заново, может быть, даже обрести себя вновь.
— Забронируй билеты на другой рейс, Куп. Я заплачу. Мне нужно увидеться с тобой, перед тем как ты улетишь. Нужно побыть с тобой и поговорить…
— Это ничего не изменит.
— Просто выслушай меня.
Она знала, что хочет сказать, — те самые слова, которые теснились у нее в голове все последние дни, стоило ей увидеть Купа. Но сейчас они почему-то не шли с языка.
«Начни с того, что произошло у него дома».
— Сегодня днем, уже собираясь уходить, ты вернулся…
— Мне не следовало делать этого, — сказал он.
— А я рада, что ты сделал то, что сделал. Я…
«Почему, черт возьми, это так трудно?»
— Я всего лишь хотела сказать… Я…
— Я знаю, — перебил он ее, — Потому что чувствую то же самое, что бы это ни значило.
— Это значит очень много.
«А я была слишком глупа, или слишком испугана, или слишком эгоистична, или все вместе, и еще тысяча других причин, чтобы воспользоваться этим. Но я не хочу, чтобы ты улетал. Мне страшно, я не смогу без тебя жить».