Некоторые девушки из «Комнаты на Марсе» старались как могли, чтобы завести себе постоянных клиентов. Я к этому не стремилась, но такой клиент у меня завелся, Курт Кеннеди. Укурок Кеннеди.
Иногда я думаю, что Сан-Франциско проклят. Но главное, я считаю его унылым отстойником. Люди говорят, он прекрасен, но эта красота видна только приезжим, а тем, кто вырос там, она невидима. Вроде синих проблесков залива через подворотни вдоль улицы, огибающей задворки парка «Буэна-виста». Потом, уже в тюрьме, я представляла все это, словно гуляя по городу бесплотным духом. Дом за домом, я смотрела на все, что только можно, прижималась лицом к калиткам в подворотнях Викторианского квартала вдоль восточной стороны кафе «Буэна-виста», видела синюю воду, смягченную легчайшей дымкой, влажным поцелуем, знойным маревом. Когда я была на воле, эти виды не вызывали у меня восхищения. Когда я была подростком, этот парк был местом, где мы выпивали. Где пожилые мужчины искали, с кем бы развлечься, и валялись на матрасах в кустах. Мальчишки, которых я знала, били этих искателей приключений, а одного сбросили с утеса после того, как он купил им ящик пива.
В детстве я жила с мамой в городке Морага, и оттуда было видно, с Десятой авеню, парк «Золотые ворота», затем парк «Президио» и кирпично-красные верхушки моста «Золотые ворота», а еще дальше крутые зеленые склоны холмов Мартин-хедлэндс. Я знала, что для всех людей на свете мост «Золотые ворота» считается чем-то особенным, но для меня и моих друзей он ничего не значил. Нам просто хотелось оттянуться. Для нас этот город был липкими пальцами тумана, пробиравшимися под одежду – вечно эти липкие пальцы, – и большими клочьями влажного тумана, окутывавшими Джуда-стрит, пока я ждала на присыпанных песком рельсах трамвая N, который в ночное время ходил раз в час, все ждала и ждала, в джинсах, забрызганных грязью из луж на парковке пляжа Оушн-бич. Или грязью от покорения Кислотной горы, то есть любой горы под кислотой. Помню неприятное ощущение тяжести на джинсах от затвердевшей грязи. Неприятное ощущение от кокаиновых тусовок с незнакомцами в мотеле в Колме, рядом с кладбищем. Этот город был промокшими ногами и отсыревшими сигаретами на дождливой пивной вечеринке в баре «Роща». Дождь, и пиво, и драки до крови в День св. Патрика. Помню, как мне стало плохо от «Бакарди 151», и я раскроила себе подбородок о бетонный бордюр в «Минипарке». Помню, как кого-то откачивали после передоза в притоне для белых на Большом шоссе. Помню, как кто-то приставил заряженную пушку к моей голове без всякой причины в пивной «Большой оттяг», где в парке рядом играли в бейсбол. Это было ночью, и этот псих пристал к нам, когда мы сидели и пили наши сороковки[3] – ситуация настолько типичная, даже если со мной такого больше не случалось, что я не помню, чем все кончилось. Для меня Сан-Франциско был городом МакГолдриков и МакКиттриков, Бойлсов и О’Бойлса, Хиков и Хики с наколками «Да здравствует Ирландия», затевавшими драки и побеждавшими.