— Помоги мне. — Его голос звучал тонко, эфирно, отдаленно, как будто доносился с огромного расстояния, как будто он пересек звездные поля, чтобы наконец-то оказаться здесь, в этой последней и глубочайшей тьме. — Помоги мне. — Он стоял лицом ко мне, как человек, которому некуда больше идти. Потерянная душа? Не совсем. Джон Лиддли не потерялся, но он использовал все свои убежища, добрался до последней лазейки. Я был его убежищем, я был его укрытием. Он нуждался во мне, ему нужна моя воля и моя плоть. Я чувствовал себя польщенным, впервые в жизни ощутил суровую необходимость своего существования. Знал, чего он хотел, что должен сделать.
С улыбкой на лице я обернулся. Посмотрел на Кэрол, дрожащую, трусящую, съежившуюся. Она не могла прочесть его взгляд, нет, она не могла понять. Я чувствовал такую похоть. Такое вожделение и, в тот же миг, такую боль, такой гнев.
— Переспи со мной, — сказал я.
Она смотрела на меня, словно не в силах поверить в то, что услышала. Глупая, она казалась такой глупой.
— Что? — пролепетала она. Ровное слово, без интонации. — Что?
— Я хочу, чтобы ты переспала со мной.
— Чарльз, что, черт возьми, происходит? О чем ты говоришь? Ты сошел с ума? Нам нужно убираться отсюда. Сейчас же.
Я сильно ударил ее тыльной стороной ладони по лицу. От удара кровь потекла тонкой струйкой сквозь зубы. Она смотрела на меня в шоке и ужасе. Я ударил ее второй раз. Она покачнулась, и я снова ударил ее, на этот раз ниже пояса. Не говоря ни слова, она упала на пол, застонала и схватилась за живот.
— Ударь ее еще раз. — Лиддли стоял позади меня. Наоми и маленькие девочки исчезли, оставив Джессику в кресле. Я чувствовал себя ужасно одиноким. Наклонился, притянул Кэрол к себе и ударил ее кулаком в лицо. Ее нос смялся, как бумага, кровь хлынула отовсюду. Я позволил ей упасть на пол.
— Отнесите ее туда. — Лиддли указал левой рукой на стену. На мгновение я не понял, но потом вспомнил о цепях.
— Они выдержат? — засомневался я.
Он кивнул. По какой-то причине я ему поверил. В конце концов, он разбирался в этих вещах, а я пока только новичок.
Я тащил обмякшее тело Кэрол по полу, крепко держа ее за лодыжки. Ее голова ударялась о доски пола. Именно этот тянущий, ударяющий звук я слышал ранее, он доносился с чердака.
Джессика сидела прямо в кресле, заметно взволнованная и напуганная. Лиддли вышел из темноты на свет. Она увидела его и замерла, а затем пронзительно закричала. Я бросил Кэрол и в отчаянии огляделся. Я должен прекратить крики Джессики, ее крики могли привести Лору, и Лора начала бы усложнять эту прекрасную простоту, которую мы с Лиддли плели вместе.
Тихо подойдя к Джессике, опустился на колени рядом с ней.
— Все в порядке, Джессика: бояться нечего. Я здесь, с тобой.
Я неуверенно протянул руку и погладил ее по голове, но она отпрянула от меня, смертельно напуганная.
Я хотел успокоить ее. Я хотел сломать ей шею.
Когда поднял голову, то увидел Лиддли в нескольких футах от себя. Рукой, в которой держал скальпель, он указал на маленький столик. Я подошел к нему, и мой взгляд привлек ящик с хирургическими инструментами. Я сразу же понял, что он имел в виду. Открыл ящик и достал длинное, блестящее лезвие, о назначении которого я не мог догадаться. Оно выглядело почти идеальным, незапятнанным, красивым. Его острие прорезало тонкую линию на подушечке моего большого пальца. Джессика все еще всхлипывая, кричала.
Моя рука ни разу не дрогнула. Длинный скальпель казался знакомым, его вес, баланс. Мои пальцы знали, что делать. Он смотрел, как я подхожу к племяннице, как беру ее волосы в левую руку и оттягиваю голову назад, как замахиваюсь, как перерезаю ей горло тем плавным, косым движением, которому научили меня его глаза. Мне не требовалась практика, я легко уклонялся от крови. Она дернулась раз, два, три раза, затем упала на пол. Судорога всех ее конечностей повергла ее в последнюю неподвижность.
Я помню эти моменты с особой ясностью, как будто каждый из них создавался специально для меня как сосредоточение для тревожных воспоминаний. Они преследуют меня сейчас, как и все другие яркие моменты моего и его творения. Помню, что в один и тот же момент чувствовал себя больным и диким от радости. Частью меня был я сам, потрясенный тем, что натворил и что собирался сделать, частью — то, чем я становился под невидимой опекой Джона Лиддли.
Бедная Джессика, все доверие предано, вся безопасность уничтожена в один блестящий момент исполнения. И все же как удачно, что ей не пришлось страдать от затяжных мук, которые пережила моя Наоми. Так же, как сейчас я переживаю те же муки лишь вспоминая, все их муки и мои собственные удвоены и преумножены.