- Вы не поняли, - сказала Наташа замороженным голосом. - Мне это не нужно. Я никогда этого не сделаю. Я еще Борису Романовичу говорила... - Она запнулась. - Никогда, понимаете?
Бесполезно, подумал Клим. Все они так. Сначала смотрят на тебя и крутят пальцем у виска. Потом смотрят на руки и помалкивают. Потом вдруг начинают поглядывать в сторону. А потом - в самый темный угол и уже не помнят, что когда-то крутили пальцем у виска... Герои. Геройчики. Петрович тоже сперва геройствовал. Уж кто-кто, а он должен был выжить. Было в нем что-то юношеское, уверенность какая-то, жизнелюбие. А потом что? Раз порезал вены, два порезал... на третий раз, учтя прошлые ошибки, сделал все на совесть. Уверенно и жизнелюбиво... Сволочь.
- Сколько у меня времени, по-вашему? - спросила Наташа.
- Неделя, - ответил Клим. - Может, чуть больше.
Наташа неопределенно кивнула. Не то чтобы она поверила - просто дала понять, что приняла все к сведению.
- Мне нужно в душ, - сказала она.
Клим поднялся.
- Конечно. Ибрагим, проведи девушку. Вы ведь понимаете причину некоторых... м-м... издержек? - спросил он у Наташи.
- Да, привыкла, - сказала она. - Можете оставить дверь открытой.
- Вот и хорошо, - сказал Клим. - Обещаем не подглядывать.
- Можете не обещать.
Ибрагим увел ее в ванную.
Клим пересел на диван, откинулся на спинку и вытянул ноги. На душе было погано. Он чувствовал себя жалким врунишкой, который битый час плел невесть что и в конце концов смог убедить хорошего человека в своей правоте. И главное, правота эта была правотой только во время разговора. После всегда оказывалось, что никакая это не правота, а нечто среднее между праздными домыслами и откровенным враньем, вдобавок вешающим на тебя клеймо ответственности за каждое произнесенное слово... В чем я, собственно, виноват перед ней? В том, что именно мне выпало быть с нею рядом последние дни? Или что я верю в то, что говорю, а она - нет, как бы я ни старался? Какое-то извращение ответственности получается...
В ванной полилась вода. Клим услышал, как Наташа, ойкнув, поскользнулась. На миг он даже испугался. Неужели началось? Потом он услышал Ибрагима: "Осторожней, ради бога...", затем Наташу: "Скользко тут...", и снова Ибрагима: "Не пугайте так больше..." - и понял, что ничего еще не начиналось.
Начнется не раннее, чем через неделю. А если повезет - через две... Было б чудесно, если б через две. Можно было б собрать очень много материала. Возможно, не без премиальных. А если она вдобавок начнет вспоминать что-нибудь дельное, то тут, ребятки мои, можно вообще перейти на совершенно другой уровень и никогда больше не возиться с трупаками. Ах, как хорошо было бы сидеть в кабинете на должности какого-нибудь аналитика-стажера и просто вести учет... И чего это они зачастили? Никогда такого не было...
Он подошел к окну, отдернул занавеску и закурил, стоя под форточкой. Город давно спал. За окном мерцала в неоновых отблесках пустая улица, и темные силуэты деревьев, и росчерки проводов, и слепые прямоугольники окон, а над всем этим - чистое звездное небо... А зачастили они, наверное, потому, что кто-то плохо работает. Например, Замеров с напарником...
Клим докурил сигарету, выкинул ее в форточку и стал думать о Замерове, который завтра должен был сменить их. Непонятно, чем там руководствуется начальство. Это ж маньяк, а не человек... Он стал представлять, какова будет реакция Наташи, когда Замеров останется с ней наедине, и как он, красный от возбуждения, начнет к ней приставать, и как она потом будет смотреть на Клима, и что она о них станет думать, а если вдобавок у Замерова все получится... Нетушки, сказал он себе. Никакого Замерова к девке подпускать нельзя. Завтра же с утра звоню Эскулапу. Можно и сейчас, конечно, но лучше завтра...
В комнату неслышно вошел Ибрагим, на ходу показывая, что хочет курить. Клим протянул ему пачку и подал огня.
- Хорошо, что горячая вода есть, - сказал Ибрагим после первой затяжки. - Помнишь, как с Петровичем было?
- Я помню другое, - отозвался Клим.
Ибрагим хохотнул.
- Я тоже помню. Но с Наташей, думаю, такого не будет. У меня хорошее предчувствие на ее счет.
- Насколько хорошее?
- На все сто.
- Было б неплохо. Беда в том, что у тебя вначале всегда хорошее предчувствие.
- Да? Что-то не замечал.
- А я вот замечал. Кстати, скольких мы с тобой курировали?
- Семерых, кажись. Или шестерых. Не помню точно. А что?
- Да так.
- Тогда семерых... Да, точно, семерых.
- Семерых?
- Ну да. Не веришь - поди у Эскулапа спроси.
- Он тоже говорит, что семерых.
- Вот видишь.
- А у меня считается шестерых.