Точно так же мне не нравится благодарить кого-то или что-то за пережитое мной прошлой ночью. Наоборот, я хочу, чтобы моя жизнь и все, что в ней есть, было только моим. И не хочу оставаться в долгу ни перед кем — ни перед лабораторией, ни перед случайным свидетелем, гуру, доктором или парнем, который варит наркоту в своем подвале. Я хочу принадлежать только самой себе.
Однажды мне нужно было получить какую-то медицинскую справку. Докторша спросила меня, принимаю ли я рецептурные препараты. Успокоительное, например, или антидепрессанты. Я попыталась объяснить ей, что испытываю некоторую неловкость, когда кто-то или что-то мешает моим ощущениям. Она взглянула на меня поверх своих крошечных узких очков и попыталась убедить в том, что эти лекарства часто помогают «справляться с тяжелыми переживаниями»; я ответила, что не испытывать тяжелых переживаний благодаря лекарствам — уж точно не помощь. А кроме этого, с чувствами и переживаниями не нужно «справляться», их нужно чувствовать и переживать.
Она промолчала, и я, воспользовавшись паузой как предлогом, сказала, что, как бы ни было мне трудно чувствовать свои чувства и переживать свои переживания, они всё, что у меня есть, и очень много значат для меня. Тогда она вытянула шею так, будто хотела посмотреть мое горло, но я добавила, что медицина и медитация — разные вещи. Потом она щелкнула ручкой с логотипом компании, склонила голову набок и сказала: «Если вы когда-нибудь передумаете…»
Конечно, я не передумала. Ведь мой разум — самое мощное оружие, какое у меня есть, и я не собираюсь ослаблять его, употребляя хоть наркотики, хоть лекарства, последствия которых мне неведомы. И не собираюсь менять свое мнение о докторше, которая так легко зарабатывает деньги на уязвимости людей.
В отличие от лекарей традиционной китайской медицины — ведь они зарабатывают не на больных и напуганных пациентах, а на совершенно здоровых. Так что простите, доктор, но если кому-то и следует «передумать», так это вам.
18
Какая-то девушка смотрит на меня не отрываясь и улыбается, не переставая говорить с кем-то еще. Мне вдруг приходит в голову мысль, что моя сексуальность гораздо более разнообразна в моем сознании, чем в 3D-воплощении. Я частенько думаю о том, чтобы сделать свои сексуальные желания хоть немного более гибкими, чем они есть на самом деле. Но меня влечет исключительно к мужикам. Просто какой-то необратимый стокгольмский синдром. К этим похотливым насильникам, которые испокон веков эксплуатировали, угнетали, издевались, похищали, порабощали, контролировали, высмеивали, манипулировали, оскорбляли, унижали, объективировали, преследовали и высокомерно снисходили до меня и моих товарок.
Даже мои фантазии о женщинах всегда связаны с мужчинами. Ближе к месячным я могу пофантазировать исключительно о чем-то женском, но это, думаю, больше похоже на занятие любовью с самой собой, на любовь к своему телу, которое есть у меня, ведь именно в этот период как будто открываются двери в особое чувствование. Я чуть ли не одержима большими сиськами, но, подозреваю, только потому, что меня мало кормили грудью, а подростковая анорексия мешала адекватному питанию и развитию. Именно так. В моих глазах большая грудь — олицетворение настоящей женской красоты и плодородия, и мне очень легко о ней фантазировать.
Недавно я ласкала себя и, опустив взгляд, вдруг возбудилась от своих собственных сисек. Я почувствовала их вес на простыне, и то, как им хорошо сейчас, и какие они чувствительные, — никогда раньше не испытывала ничего подобного. И тут у меня случился оргазм, я одновременно плакала и смеялась, и была по-настоящему счастлива, пусть даже всего лишь минуту.
Не думаю, что я испытываю к этой девушке сексуальное влечение или что у нее какая-то особенная грудь, но она определенно чего-то хочет. Миленькая блондинка, наверняка склонна к манипуляциям, но все равно довольно хорошенькая при правильном освещении. Хотя при правильном освещении все может быть довольно милым. Даже нечто убийственное. Ну да. Кто-то точно попадал на этот крючок.
У нее на голове широкополая темно-фиолетовая фетровая шляпа с перышком, на плечах — темная накидка, она одета в черные мягкие джинсы и маленькие черные кроссовки. Должно быть, горячая штучка. У нее нет ни сумки в руках, ни косметики на лице. И все же эта штучка выглядит напряженной и сконфуженной. Ей хочется казаться уверенной в себе, но уверенности нет совсем. И хотя наряд и отсутствие косметики должны, кажется, подчеркнуть ее простоту и легкость, никакого удовольствия от этого она не получает. Она очень зажата и напряжена — это считывается по ее телу. Локти крепко прижаты к бокам, челюсти сомкнуты, глаза прищурены, и каждое ее движение — быстрое и скупое — как будто заранее рассчитано. Ей отчаянно хочется всего и сразу: и чтобы все ее видели, и чтобы она оставалась незаметной. Ей непонятно, кто она, поэтому не может сосредоточиться на людях, которые рядом с нею, ей хочется, чтобы именно они показали ей, кто же она такая.