Такие битвы, должно быть, связывают существ, движимых тестостероном. Моя психологиня однажды посоветовала мне не воспринимать всерьез людей, ведущих «интеллектуальные споры» или «непринужденные беседы». И если кто-то спрашивает меня, чем я занимаюсь, что думаю по тому или иному вопросу, согласна ли я с утверждением, важно помнить, что это просто треп. «Для них вообще не имеет значения то, что ты говоришь», — сказала мне она.
Я истолковала слова так, что «непринужденная беседа» — это наподобие игры в пинг-понг, фехтования или тенниса. В ней не важно ни понимание собеседника, ни возможность чему-то у него научиться. Скорее, «я тут не особо много сделал, а ты как?», или «совершенно верно», или «да ни за что!».
Так что я собираюсь спуститься во двор к этим парням, сесть рядышком и послушать их.
— Не думаю, что привилегии вообще есть.
— Разве? Ты просто этого не замечаешь! Они так глубоко укоренились в нашей культуре, что уже повсюду! Мы намного более привилегированны, чем все остальные, особенно в этой стране.
Вот черт. Такое чувство, будто я вторглась в гущу судебного разбирательства и меня тут же назначили одновременно судьей, свидетелем, присяжным, прокурором, защитником и расшифровщиком. Парни насторожились. Их глаза и рты задвигались быстрее. Моя роль тут важна, но мне не хочется играть ее. Наоборот, отмотать бы все назад, вернуться в тот момент, когда я стою на балконе и решаю, спускаться к ним или нет, и выбираю другой вариант. Другой путь, другую дверь, другую коробку. Синюю таблетку, а не красную.
У меня засосало под ложечкой, как раньше, когда я оказывалась наедине с отцом в его комнате и он поднимал тему, которую мне не хотелось обсуждать, поскольку я знала, что неизбежно заставлю его отвечать за то, за что он отвечать не желал.
Папа не понимал разницы между обвинением и ответственностью. Все наши споры сводились к тому, что один человек прав, а другой нет. Иного не дано, нет никаких промежуточных вариантов или перспектив. Он был либо жертвой, либо преступником, либо спасителем.
Так что, если я приходила к другому выводу, или просила его хоть немного изменить поведение, или объяснить мне то, чего я, возможно, недопонимаю, он видел в этом исключительно нападение или хитрость, чтобы поиздеваться над ним. И никогда — ни просьбу измениться, ни потребность в более мягких отношениях, ни возможность эволюции этих отношений. Никакого обучения или личностного роста. Только война.
— И в чем же наши привилегии? Приведи пример, в чем я более привилегирован по сравнению с другими? Во всяком случае, чувствую я как раз наоборот. Ко мне всегда относились с предубеждением из-за того, кто я такой. И всегда неправильно понимали. Так что все относительно.
— Ну, привилегии разные. Во-первых, у вас меньше шансов подвергнуться сексуальным домогательствам или даже изнасилованию. Каждый раз, когда женщина выходит на улицу, она должна думать о своей безопасности. Знаешь, какая статистика? Да она вообще чудовищная! Я голову на отсечение даю, что все женщины, которых ты знаешь, буквально каждая, хоть раз в жизни подвергались сексуальному насилию!
— Я так не думаю. Ни одна моя девушка никогда не упоминала ничего подобного. Да и мои сестры относительно спокойно ходят везде поодиночке. Такие проблемы, конечно, существуют, но касаются лишь некоторых. И я вообще не знаю никого, кто испытал бы нечто подобное.
— И что ты думаешь?
— О чем?
— Тебе не кажется, что женщины сталкиваются с этим постоянно?
— Не кажется.
— Правда? Всякий раз, когда ты идешь куда-то с парнем или говоришь с ним, ты не беспокоишься, что он может оказаться насильником?
— Нет.
— В смысле «нет»?
— В смысле, каждый мужчина из всех, кого я знаю, может оказаться потенциальным насильником. И меня тоже насиловали, так что…
— Блин. Черт. Прости. Я все еще… просто… я не могу смириться с тем, что это опыт исключительно женский.
— Братан, то, что ты не можешь смириться с этим, и показывает уровень твоей привилегированности. Да хотя бы сам факт, что ты не знаешь, через что проходят другие люди, и есть определение привилегированности.
— Ладно. Ладно. Значит, женщины обязаны рассказывать о своем опыте. Я же не виноват, что они никогда не говорят о том, какое дерьмо с ними приключилось. Хотя, черт. Не знаю. Я же не ублюдок какой. Конечно, есть подонки, которые поступают так с ними. Но не надо меня мерить по ним. По-твоему, это справедливо? Я никогда никого не насиловал. И ни один из моих друзей тоже.