Комната
Я изолирован от всего мира. Вокруг лишь темно-серые стены. Одинаковые. Совершенно одинаковые. И я боюсь сойти с ума. Потому что уже не могу отличить верх и низ. Иногда мне начинает казаться, что я сижу на потолке и смотрю на пол. Это пугает. Пугает настолько, что я прихожу в себя.
Отсюда нет выхода. Я уже искал его. Не один раз и не два. Если честно, я сбился со счета… давно. Или недавно? Я… я не знаю. Я потерял счет времени. Когда-то…
От одной стены до другой ровно четыре шага. От любой стены. Иногда мне начинает казаться, что я заперт в кубике. Странном кубике из цемента. Это почему-то успокаивает. Ведь если есть кубик, есть и тот, кто с ним играет. А, значит, рано или поздно, но кубик разобьется. Нужно только подождать. Немного. Наверно.
Мне, кажется, здесь нет даже пыли. Мой кубик пуст. Когда-то я пытался найти хоть что-то, чтобы обозначать прожитые дни, но так ничего и не было. А потом я понял, что это бесполезно. Ведь окон нет. Как нет и двери. Но свет, равномерный тусклый свет, почему-то есть и я все еще не задохнулся. Забавно. А еще здесь нет звуков. Поэтому теперь я считаю вслух. Удары своего сердца. Надо отдать должное, сбиваюсь я редко. Мне просто не на что отвлекаться. Но это успокаивает…
Иногда я сплю. В последнее время все чаще. Наверное, я пытаюсь сбежать отсюда хотя бы мысленно. Смешно. Потому что мне уже давно ничего не сниться. Только голоса. Странные голоса, которые кого-то зовут. Меня ли? Не знаю. Но слышать их приятно, поэтому я сплю. Они напоминают мне о том, что я еще жив. Пока…
Знаешь, я начал разговаривать сам с собой, хотя… конечно, знаешь. Черт. Наверно, я все же сошел с ума, но если честно, мне это уже безразлично. Как и еда. Как и вода. Как и боль.
Я помню голод только в самом начале. От него сводило живот, и болела голова. Не приятное ощущение. Но скоро все прошло. Хотя… скоро ли? Сложнее было с жаждой. Постоянно сухое горло неприятно резало, а полопавшиеся губы кровоточили. Кстати, кровь не соленая, у нее почти и нет вкуса. Но попробовав ее однажды, ты уже не с чем не спутаешь. А я попробовал… Я привык…
Сложнее всего было привыкнуть к боли. Потому что шершавая поверхность пола и стен стерла мою кожу на ладонях и ступнях, когда я ходил от одной стены к другой и пытался найти выход. Я уже не хожу. Просто лежу в середине, отстраненно ощущая, как твердые микроскопические песчинки впиваются в мою спину, едва прикрытую тонкой, растянутой футболкой. Неприятно, но уже привычно. Главное не пытаться встать, потому что тогда будет слышен звук, с которым лопаются загноившиеся рубцы. Лучше уж так…
Я не знаю, как оказался здесь. И где, собственно, это «здесь»? Кто притащил меня сюда и как запер? Ведь если есть вход, должен быть и выход. Так почему тогда я не смог его найти? Слишком много вопросов, если честно. И ни на один у меня так и не нашлось ответа. В том числе и на главный: «Зачем?».
Человека похищают и запирают для какой-то цели. Выкуп, требование, попытка влияния… Много вариантов. Но зачем кому-то я? Неприметный учитель старших классов, всю свою жизнь проведший в окружении бумаг и чужих детей? Для чего? Не понимаю… В начале – пытался. Строил теории, перерывал ворохи воспоминаний, пытаясь выудить хоть какую-то зацепку. Кричал, срывая голос, чтобы мне, наконец, ответили, зачем, черт побери, все это нужно? Злился на тишину, сбивая кулаки о стены. А сейчас… я, наверное, смирился. Или, просто, на эмоции мне больше не хватает сил?
Забавно, раньше я считал, что моя профессия много значит для меня. Что заполнение чужой пустоты в головах, это едва ли не сакральный смысл моей жизни. Наверно, со стороны смешно смотрелось. Сейчас я это понимаю, но тогда для меня это было важно. Важнее друзей, которых я так и не завел. Важнее любви, которую я так и не встретил. Важнее родных, которых я бросил. Интересно, хоть кто-нибудь огорчился моему исчезновению? Наверно, вряд ли.
Я был послушным сыном, примерным братом и никаким человеком. Потому что моя жизнь была склеена из кусков чужих мыслей и стереотипов. Я хорошо учился, потому что это было правильно. Так мне говорили родители. Я стал учителем, потому что это было логично. Так мне говорили знакомые, смотря на золотую школьную медаль. Я любил свой предмет, потому что так было положено. Так было принято…
Почему я не замечал этого раньше? Почему не хотел замечать? Почему предпочел остаться «как все»? Но, знаешь, самое смешное в том, что я никогда не хотел быть учителем. Но я стал им, причем не плохим. Мне не нравилось работать с детьми, хотя иногда это и было интересно, но я всегда мог найти к ним подход, понять их.