В июле 2005 года тридцатилетняя Сара Джаггард, парикмахер из Вулверхэмптона, была признана виновной в непредумышленном убийстве Беатрис Фернис, дочери ее подруги. Беатрис умерла в возрасте шести месяцев, будучи под присмотром миссис Джаггард. Мистер Натрасс сказал: «Оправдание Сары стало тем индикатором, которого я ждал, индикатором того, что к обществу возвращается разум. Люди больше не желали позволять карающему правосудию, полиции, юристам и коррумпированным врачам провоцировать их на охоту на ведьм».
Вчера миссис Джаггард сказала: «Я не могу поверить, что Хелен больше нет. Я никогда не забуду того, что она сделала для меня, как боролась за меня, как помогала. Даже в тюрьме, не зная, когда ее выпустят, да и выпустят ли вообще, она не жалела времени на то, чтобы писать письма в мою поддержку всем, кто был готов ее слушать. У меня болит сердце за Пола и его семью».
Сорокадвухлетняя Рейчел Хайнс, физиотерапевт из Ноттинг-Хилла, Лондон, была оправдана апелляционным судом, отбыв четыре года в тюрьме за убийство своих детей, сына и дочери. Джулиан Лэнс, адвокат миссис Хайнс, сказал: «Если б не Хелен Ярдли и СНРО, мы никогда бы не получили разрешения на подачу апелляции. Нам не хватало ключевой информации. Активисты СНРО нашли ее для нас. Смерть Хелен стала ударом для всех, кто ее знал, а также невосполнимой человеческой потерей». Получить комментарий миссис Хайнс не удалось.
Пятидесятичетырехлетняя доктор Джудит Даффи, педиатр-судмедэксперт из Илинга, Лондон, выступала в суде по делам миссис Ярдли, миссис Джаггард и миссис Хайнс в качестве свидетеля обвинения. В настоящее время Генеральный медицинский совет, чье заседание состоится в следующем месяце, расследует совершенные ею служебные преступления. Лори Натрасс сказал: «Джудит Даффи навлекла немыслимые страдания на десятки, если не сотни семей, и ее следует остановить. Я надеюсь, что ее имя будет удалено из списка британских патологоанатомов и вычеркнуто из медицинского реестра». В настоящее время мистер Натрасс снимает документальный фильм о судебных ошибках, за которые, как он считает, доктор Даффи несет ответственность.
Часть I
Глава 1
Среда, 7 октября 2009 года
Когда Лори звонит мне, я смотрю на цифры – цифры, которые ничего для меня не значат. Когда я вытащила из конверта карточку и увидела четыре ряда цифр, моя первая мысль была о судоку. В эту игру я никогда не играла и вряд ли когда-либо стану играть, так как терпеть не могу все, что связано с математикой. Тогда с какой стати кто-то прислал мне судоку? Ответ прост: ни с какой. Тогда что это значит?
– Флисс? – слышу я голос Лори. Он громко дышит прямо в трубку. Не дождавшись ответа, снова произносит мое имя. Я с трудом узнаю его голос, со мной как будто говорит чокнутый астматик, из чего я делаю вывод, что дело срочное. Ведь обычно он держит телефон слишком далеко и говорит, как робот на дальнем конце тоннеля.
– Привет, Лори.
Убрав странной открыткой волосы от лица, я оборачиваюсь и выглядываю в окно слева от меня.
Через запотевшее стекло, которое, как ни вытирай полотенцем, все равно запотевает, на другой стороне крошечного внутреннего дворика я отчетливо вижу его в окне. Лори, сгорбившись, сидит за столом. Глаз не видно, они скрыты растрепанной светлой челкой.
Очки соскользнули на кончик носа, галстук он снял, и теперь тот лежит перед ним, как газета. Зная, что мне ничего за это не грозит, я показываю ему язык и делаю пальцами еще более неприличный жест. За те два года, что я работаю с Лори, я ни разу не видела, чтобы он посмотрел в окно, даже когда я, стоя в его кабинете, указала на другую сторону двора, сказав при этом: «Вон там мой стол, на нем тюбик с кремом для рук, фотографии в рамках и горшок с цветком».
Нормальным людям нравятся подобные вещи, едва не добавила я, но вовремя сдержалась.
На столе у Лори ничего нет, кроме «Блэкберри» и его работы – вороха бумаг, папок, крошечных кассет для диктофона, а также мятых галстуков, которые украшают любую поверхность в его кабинете, подобно расплющенным разноцветным змеям. У него толстая шея, абсолютно нетерпимая к галстукам. Не понимаю, зачем ему вообще их надевать, если после прихода на работу они через считаные секунды слетают с него.
Рядом с рабочим столом у него стоит огромный глобус на круглой металлической подставке. Лори вращает его, когда над чем-то усиленно думает или же когда сердит или сильно возбужден. На стенах его кабинета, среди многочисленных свидетельств того, какой он умный, успешный и человечный, – сертификатов, фотографий, на которых он запечатлен во время вручения наград (на них он выглядит так, будто только что закончил школу для неповоротливых увальней, причем улыбка отличника намертво приклеена к его лицу), также висят плакаты с изображениями планет, как индивидуальные, так и групповые: отдельно Юпитер, Юпитер, снятый под другим углом рядом с Сатурном…
Имеется в его кабинете и трехмерная модель Солнечной системы – она стоит на одной из полок, – и с полдесятка зачитанных толстенных книг о космосе. Я как-то спросила у Тэмсин, известно ли ей, почему Лори так интересуется астрономией. Она усмехнулась и ответила:
– Наверное, ему одиноко в нашей галактике.
Я на память помню каждую мелочь в кабинете Лори. Он вечно вызывает меня к себе, задает вопросы, на которые у меня просто нет ответов. Иногда, к тому моменту, когда я появляюсь у него, он забывает, чего от меня хотел. В моем кабинете он был дважды, один раз случайно, потому что искал Тэмсин.
– Ты мне сейчас нужна здесь, – говорит он. – Чем занимаешься? Ты занята?
Поверни голову на девяносто градусов, и ты увидишь, чем я занимаюсь, зануда. Я сижу и смотрю на тебя и твои закидоны.
У меня возникает идея. Цифры на карточке, которую я держу в руках, выше моего понимания. Как и Лори.
– Это ты прислал мне эти цифры? – спрашиваю я у него.
– Какие цифры?
– Шестнадцать цифр на карточке. Четыре ряда по четыре цифры.
– Что за цифры? – спрашивает он более резко, чем в предыдущий раз.
Он хочет, чтобы я зачитала их ему вслух?
– Два, один, четыре, девять…
– Я не посылал тебе никаких цифр.
Как это часто бывает в разговорах с Лори, я чувствую себя полной идиоткой.
У него есть дурацкая привычка: он говорит одно, но впечатление такое, будто он хотел сказать нечто прямо противоположное. Вот почему, хотя Лори говорит, что не посылал мне никаких цифр, у меня такое ощущение, что скажи я ему вместо «два, один, четыре, девять» «три, шесть, восемь, семь», он бы ответил, «да, это был я».
– Выбрось в мусорку, что бы это ни было, и, как только сможешь, давай ко мне! – обрывает он меня прежде, чем я успеваю ему что-то ответить.
Крутясь в кресле на колесиках из стороны в сторону, я наблюдаю за ним. В этот момент даже дебил наверняка посмотрел бы через двор, чтобы проверить, как я выполняю его распоряжение. Чего я, конечно, не делаю: не выбрасываю открытку в мусорницу, не вскакиваю на ноги. Все это Лори увидел бы и сам, если б повернулся в мою сторону, но он это не делает. Вместо этого он оттягивает воротник рубашки, будто ему нечем дышать, и смотрит на закрытую дверь своего кабинета, ожидая, когда я в нее войду. Он хочет, чтобы это произошло, и потому ждет, что оно произойдет.
Я не могу оторвать от него глаз, хотя, по идее, чисто физически вполне способна это сделать. Как сказала однажды Тэмсин, Лори легко представить со стрелой в шее. Его привлекательность имеет мало общего с его внешностью, скорее с тем, что он – ходячая легенда в человеческом обличье. Представьте себе, что вы прикасаетесь к легенде. Представьте…
Я вздыхаю, встаю и, выходя из кабинета, натыкаюсь на Тэмсин. На ней черный джемпер, белая вельветовая мини-юбка, черные колготки и высокие белые сапоги. Тэмсин ни за что не наденет вещь, если та не черная и не белая. Как-то раз она пришла работу в платье с синим рисунком и весь день чувствовала себя не в своей тарелке. Эксперимент больше не повторялся.