Мью Кэрол
Комната с изумрудными шторами
Комната была погружена в приятный полумрак. В ней гармонично сочетались черты изысканного французского будуара и сдержанной английской гостиной викторианской эпохи. У хозяина явно был вкус. Темно-бордовый бархат на столе из дорогого черного дерева, плотно задернутые насыщенно-изумрудные шторы и пушистый персидский ковер создавали уют и тепло. Сок, вода, смородиновый чай и теплый кофе с пенкой, стоявшие на кофейном столике наполняли комнату расслабленным ароматом. Маленькая пушистая кошечка, в углу комнаты, дополняла происходящее милой и почти сказочной атмосферой. Обычно хозяин не брал ее на такие мероприятия, но сегодня ей почему-то удалось проскочить в комнату и устроиться на мягком красном пуфике, стоящем в углу. Она лениво поглядывала на происходящее, то прикрывая, то оживляя свои серые глазки. Иногда она изящно выгибала холеную шейку, украшенную розовым бантиком, и впускала в пуфик свои остренькие коготки.
Ее хозяин, молодой фотограф, стоял посреди комнаты за фотоаппаратом и время от времени что-то тихо говорил.
На темном бархате узкого стола, немного стесняясь, и иногда прикрывая белой блузкой коричневые молодые соски, лежала девушка. Очень красивая, почти аристократичная и холеная, как кошечка в углу.
Греческий профиль, пухлые губы и большие глаза. Гладкая, немного смуглая и нежная кожа. Длинные тонкие руки, изящные пальцы с аккуратными круглыми ноготками. Точёные ноги. Густые волосы, спадающие широкими завитками на плечи и грудь.
Девушка лежала на боку, опершись на один локоть и придерживаясь второй рукой за край стола. Одна нога ее, которая лежала на столе, была немного согнута в колене, а вторая закинута на плечо молодому человеку. Молодой человек, одетый только в тонкую белую рубашку, излучал молодость и здоровье. Его толстый длинный член был наполовину вставлен в розовое влагалище девушки. Они не снимали видео, потому не было никаких резких движений. У них была фотосессия. Они надолго замирали, слушая рекомендации фотографа, потом немного меняли позу или юноша медленно двигал членом внутри девушки.
Сзади за ней стоял ещё один молодой человек. Он был только в черных брюках. Больше всего рекомендаций от фотографа получал именно он. Иногда он наклонялся и лизал ее соски, подолгу останавливая мокрый язык на самых кончиках или медленно обводя ареолу. Мог брать ее за тонкие половые губы и оттягивать их, пока фотограф не скажет остановиться. Несколько раз лизал ей ухо. Засовывал пальцы в рот.
Их фотосессия длилась уже более получаса. Молодые люди и фотограф разговаривали между собой на английском языке и, было очевидно, что девушка их не понимает. Однако это не мешало коммуникации. Она хорошо понимала жесты и все послушно исполняла.
Но странным в этой комнате было не отсутствие коммуникации, а другое. Девушка не казалась привычной к таким действиям. Ее смущала камера, комментарии фотографа и неспешные движения молодых людей. Ее точёное аристократическое лицо иногда непроизвольно заливалось пятнами краски. Она могла закусывать губы, выкрашенные алой помадой, и совсем не было понятно, что происходит у нее в душе.
Фотограф попросил парня сзади обводить пальцем ее пупок и засовывать палец внутрь пупка. Девушка от таких прикосновений немного подрагивала животом, и опять не было понятно, что с ней происходит. Молодой человек с толстым членом, очевидно испытывая удовольствие от её подрагиваний, стал высовывать член на всю длину и медленно засовывать назад. Фотографу это понравилось, и он просил продолжать.
Девушка стала заметно нервничать.
Юноши были увлечены ее дырочками и не замечали.
И вдруг девушка стала лепетать. Что-то лепетать по-французски, очень быстро и сбивчиво. Она, подрагивая всем телом и отстраняясь от молодых людей, пыталась встать. Потом, протягивая руку к фотографу и показывая на изумрудные шторы, что-то быстро ему говорила. Все трое парней стояли, остолбенев, стараясь понять чего она хочет. И только когда она, встав у стола, начала дрожать бедрами и вскрикивать, фотограф догадался что происходит.
Он быстро подскочил к окну, сорвал штору и бросил девушке. Это было единственной, кроме бархата, тканью в комнате.
Девушка, дрожа на своих длинных шпильках, как молодой олененок дрожит на своих тонких копытцах, начала кончать, крича, извиваясь, путаясь в темном изумруде и заливая все льющимися из нее фонтанами. Иногда она поднимала на фотографа круглые глаза, пытаясь извиниться за себя, но тут же опять затуманивала их удовольствием и билась в судорогах страсти, забрызгивая все своим соком.
Столько жидкости во время оргазма молодые люди не видели никогда.