Сначала она не находила отклика. Его сутулая фигура, шаркающая походка, иногда случавшиеся вспышки гнева возбуждали скорее насмешки и страх, нежели любовь. Потом один ребенок как-то понял, какое доброе сердце было у этого странного человека, потом другой… Он завоевал симпатии детей. Но это мало помогло бы ему, если бы не приезд в Сент-Юни преподобного Пауля Тренгроуза. Мистер Тренгроуз был направлен туда методистским священником примерно через три года после того, как Ласселлас принял этот приход. Это был ревностный, проницательный и искренний молодой человек. Он недолго прожил в деревне, когда главы его религиозного братства поведали ему о прегрешениях сельского католического священника и о запустении, царившем в приходской церкви. Хотя он не любил вмешиваться в дела других церквей, но если хотя бы половина из рассказанного была правдой, то с этим нужно было бороться.
Церковь всегда была открыта, и Тренгроуз, зайдя в нее, был глубоко опечален убранством, а именно идолами, которых он там увидел. Когда он рассматривал их самодовольные лики, послышались шаги. Это был Ласселлас. К счастью, перед тем, как начать служить мессу, он оглядел церковь и увидел стоявших там людей. Поэтому служба велась на английском.
Тренгроуз не был догматиком. Он преданно служил религии. И поэтому своей искренней и набожной душой различил в этом паписте-священнике, тихо произносившем слова молитв, родственную душу. Погруженность Ласселласа в ведение службы, его острое чувство потустороннего мира произвели на Тренгроуза огромное впечатление. Месса продолжалась, и когда Тренгроуз услышал: «…вкупе со всеми ангелами и архангелами и всеми небесными силами…», он почувствовал, что получил ответ на свою молитву. Этот человек был христианином, как бы он ни ошибался в своих действиях.
Поэтому в следующее воскресенье методисты, надеявшиеся на серьезную проповедь против католической церкви, были очень удивлены, услышав:
— Мистер Ласселлас может ошибаться. Я думаю, что он не прав, очень не прав во многих вещах, но он любит Бога и служит Ему. Поверьте, братья, не всякий человек, исповедающий Господа, будет осенен Святым Духом. Давайте помолимся за мистера Ласселласа и за прихожан церкви в Сент-Юни и о спасении душ наших.
Будь Тренгроуз человеком с менее твердым характером, он потерпел бы поражение в защите Ласселласа. Но он был признанным проповедником и человеком, чья искренняя любовь к Богу не могла быть подвергнута сомнениям. Поэтому, сначала с ропотом, потом с молчаливой покорностью жители деревни Сент-Юни послушались его.
Результат оказался странным. Ласселлас все больше привлекал детей. Это совершенно не волновало Тренгроуза, но когда один из его прихожан презрительно отозвался о службах Ласселласа: «Эти игры годятся только для детей», он серьезно ответил: «Да, но в Евангелии сказано: „Если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное“». Эти слова заставили замолчать сомневающихся, но не сердце самого Тренгроуза. Как это могло произойти, что проповеди Ласселласа возымели такое влияние именно на детей, в основном подростков до пятнадцати лет, и никакого — на их родителей? Его собственное объяснение было довольно просто. Епископ не мог конфирмовать детей до тринадцати лет. А Ласселлас вводил их в церковь год за годом, начиная с шести-семи-летнего возраста. Он читал удивительную проповедь о трех основных целях дьявола в приходе Сент-Юни. Три ее части были озаглавлены: «О лицемерии», «О похоти», и «О епископе». Окрестное духовенство было в ярости, но епископ, простой, не особо умный человек (совершенная противоположность тому, который рукоположил Ласселласа в священнический сан), отказался обращать внимание на эти выпады и не стал изменять правило о возрасте конфирмации детей. Архидиакон сообщил Ласселласу, что его приход считается источником заразы в епархии, на что тот остроумно возразил, что в общей массе развращения и болезней здоровое место всегда кажется ненормальным. И хотя у него были смелые защитники, неудача с прихожанами не давала ему покоя. Он не стал бы возражать, если бы они до сих пор были враждебно к нему настроены. Но это давно прошло. И сейчас они любили своего священника. Им нравилось разделять с ним его известность. Они поддерживали его против официальных властей. Когда лондонские протестанты попытались возбудить недовольство Ласселласом, прихожане немедленно заступились за него, а Тренгроуз написал письмо епископу, выразив в нем сочувствие мистеру Ласселласу «со стороны всех прихожан: и католиков, и методистов».
Философия Ласселласа не давала ему увидеть в основе своих неудач неспособность к служению. Его смирение было гордым и величавым. Считая себя единственным источником Божией милости, он забывал, что своеобразие его личности искажало тот путь, которым она доходила до людей. Один его друг попытался объяснить ему это, но безуспешно.
— Мой дорогой, — сказал ему Ласселлас, — я не понимаю, о чем ты говоришь. Все, что им нужно, — это Евангелие. Я даю его им, служу для них мессы, выслушиваю их исповеди, наставляю их. По сравнению с этим все остальное — лишь людская суета. Конечно, более опытный человек был бы им приятнее, но и он смог бы дать им не больше, чем Евангелие, не так ли?
На праздник Всех Святых в 1912-м Ласселлас чувствовал себя подавленным. В этот день рано утром он сходил на кладбище и отслужил заупокойную службу в маленькой часовне. Потом была ранняя месса в церкви. Народу было очень много. Собрались не только дети, но и многие их родители: служба в этот день взывала к самым глубинам человеческой души с такой силой, что даже Ласселлас не мог ее исказить. Псалом, певшийся на латыни, звучал странно из уст паствы, состоявшей в основном из детей. Ласселлас произнес короткую проповедь.
— Мы преувеличиваем значение смерти. Она имеет смысл только для нас, живущих, но, не для умерших. Для них — это освобождение, для нас — предостережение. Смерть тела — это только символ. Смерть души — вот чего мы должны бояться. Поверьте мне, что лучше было бы для вас всех, — здесь предстоящих, умереть, если по смерти вы могли бы принести души ваши Господу нашему Иисусу Христу. Бог ведает, что я с радостью умер бы за вас, если бы это спасло вас. Сейчас здесь есть такие — ты, Пенберти, и ты, Тревос, — кто не был на мессе с самого детства. Наберитесь решимости и помолитесь всем святым, умолите их спасти вас. А теперь идите к своим обязанностям и возвращайтесь в церковь.
Ласселлас чувствовал, что его обращению не хватало силы. Он знал, что после мессы Пенберти скажет Тревосу:
— Ничего служба, а, Том?
— Да уж. Я, конечно, могу послушать ее пару раз, но не больше.
— Ты прав. Бедный мистер Ласселлас, и чего это он к нам прицепился? Вот уж не думал…
— Да, это в его духе. Ну и ладно, я ничего не имею против.
Итак, Ласселлас пребывал в подавленном настроении. Он сидел, обложившись книгами, и изучал старинный трактат о смерти. Мысли о ней никогда не покидали его. Иногда он ужасно боялся смерти. Этот страх был великим врагом веры. В такие минуты он чувствовал себя открыто не повинующимся Высшей Воле. Ему никак не удавалось достичь той высоты духа, которая была у святого Франциска в рассуждениях о смерти. Он был слишком отдален от повседневной жизни, рождений, смерти, чтобы воспринимать последнюю как обычное явление, столь же естественное, как закат солнца.
— Может быть, — читал он, — существует более одной смерти. Очевидно, что некто, приверженный греху, умирает задолго до смерти своего тела. Такие люди обычно веселы и беспечны, потому что со смертью их душ умирает и страх Божий, и боязнь Суда, и вера во спасение. Они становятся подобны животным. Не потому ли Церковь всегда считала, что еретики, если они неисправимы и безвозвратно потеряны для нее, могут быть переданы в мирские руки перед смертью тела? Нас не должно беспокоить, что они обладали человеческими добродетелями: это обычные уловки дьявола, убеждающего неверующих в бессмысленности религии. Они — его дети и могут наказываться по закону любым служителем Бога. Церковь сама не убивает, хотя Папа и может использовать свою власть и покарать грешника.