Ласселлас отложил книгу и долгое время смотрел на огонь. Эти слова всколыхнули в нем волну почти испугавших его мыслей. Но он был не из тех, кто отказывается от идеи только потому, что она жестока. Он верил в то, что дьявол получает по заслугам, и всегда настаивал на том, чтобы люди смело встречали искушения. Он поднялся с кресла и встал на колени перед распятием, глядя на раны Христа.
Когда через полчаса он поднялся, в его взгляде была решимость.
Первый случай «чумы», так упорно называли эту болезнь местные жители, произошел перед Рождеством. Она поразила Пенберти, который раньше никогда не болел. Через четыре дня он умер. Эта смерть озадачила местного доктора, но он счел ее особым случаем полиомиелита. Его коллега из Труро, с которым он проконсультировался, настаивал на апоплексическом ударе, вызванном status limphaticus.Но самым серьезным было, однако, не то, что они не могли определить, что это за болезнь, а то, что они не знали, как ее лечить. Кроме общей усталости, нежелания двигаться и «странной тошноты внутри», не было никаких определенных симптомов. После второго случая заболевания было проведено вскрытие, но — опять никаких результатов. И доктор Марлоу уже начал поговаривать о том, чтобы вызвать эксперта из Лондона.
Он появился еще до наступления февраля. По счастливой случайности в Сент-Юни на выходные приехал сэр Джошуа Томлинсон. «Чума» в Сент-Юни попала в лондонские газеты. Умерли уже десять человек, а теперь еще две женщины лежали при смерти. Доктор Марлоу пригласил сэра Джошуа, и известный врач обещал приехать осмотреть больных. Марлоу был очень рад, что случай послал ему такого крупного специалиста.
— Видите ли, Ласселлас, — сказал он священнику, — не похоже, чтобы мы жили в пятнадцатом веке, хотя на деле все так и выходит — люди умирают как мухи. Разница только в том, что в то время человек, умирая, готовился к этому переходу в иной мир, можно сказать, умирал с восторгом. Эти же парни хотят жить, страстно хотят.
— Да, Марлоу, именно так. Их желание жить — страсть. Едва ли приличествует христианину так цепляться за жизнь. Но здесь я не судья. Вы знаете, Марлоу, за последний месяц я несколько раз думал, что эта таинственная болезнь — не что иное, как Божья кара для Сент-Юни. Так будем же молиться за тех, кто умер, умирает и особенно за тех, кто еще жив.
Марлоу, хоть и был в дружеских отношениях с Ласселласом, очень испугался, услышав от него эти слова. Священник работал за двоих, с тех пор как начались несчастья. Он ухаживал за больными, утешал родственников умерших, служил мессы о здравии всех прихожан. Так он поднялся в их мнении на высоту, прежде для него недоступную. В Сент-Юни все были благодарны ему. Но доктор опасался за его здоровье. Ласселлас находился в каком-то странном напряжении. Он проводил долгие часы в молитве и совсем мало времени уделял еде и сну.
— Нет, я не согласен, Ласселлас. Я тоже католик и знаю, это могло бы быть карой Божией, но я не понимаю, за что.
— Вы и не сможете. И никто не может, Марлоу. Пока Он не укажет нам.
В субботу приехал сэр Джошуа. Он навестил больных миссис Пентрет и миссис Викелло и только качал головой. Он расспросил их о том, что они ели накануне болезни, где были. Пока он беседовал, Марлоу нетерпеливо, но молча дожидался его. Прощаясь, сэр Джошуа сказал им пару ободряющих слов и вышел из просторной комнаты, которую Ласселлас приспособил под больничное помещение по совету доктора Марлоу, считавшего, что больных лучше изолировать.
— Ну, сэр, что вы думаете?
— Что за человек ваш священник? Должно быть, его любят.
— Да, он славный малый, Немного не в себе, я думаю. Очень ревностный католик, он долгое время был весьма огорчен неудачей со своими прихожанами.
— А, так они не ходят в церковь?
— Да нет, теперь уже ходят. Как раз с тех пор, как обнаружилась эта проклятия болезнь. Он очень хорошо к ним относится. А дети, так те уже давно к нему ходят.
— Занятно, однако, что среди заболевших нет ни одного ребенка.
— Действительно. Я об этом говорил молодому Джонсу из Труро. Он настаивает на апоплексическом ударе, сопровождающем status limphaticus. Я объяснял ему, что у большинства пациентов не было никакого удара. Тем не менее они умерли.
— Я тоже думаю, что Джонс не прав. Но не знаю, что это за болезнь, доктор Марлоу. Я кое-что подозреваю, но пока не могу сказать точно.
— А, вот идет викарий. Я представлю вас.
Ласселлас быстро подошел к ним. Он выглядел больным, но был очень энергичен. Его глаза горели каким-то фанатичным восторгом, держался он прямее, чем обычно. Он молча поклонился сэру Джошуа и собирался уже уйти, но тот остановил его вопросом:
— Вы идете от больных, мистер Ласселлас?
— Да, но они уже не больны. Я успел вовремя, чтобы исповедать и причастить их.
— Боже мой! — Сэр Джошуа был явно шокирован. — Ведь не прошло и десяти минут, как мы их оставили.
— Да? Но смерть наступает всегда внезапно, так, Марлоу?
— Так. Но в этот раз что-то слишком быстро. Что вы думаете, сэр Джошуа, — он понизил голос, — о вскрытии?
— Нет, мне кажется, что это бесполезно. Кстати, как вы записываете причину смерти?
— Я писал: «Сердечная недостаточность, причина не обнаружена». И я не вижу ничего общего между этим и возмездием Божиим.
— Марлоу! Именно так и надо было записать, — вмешался Ласселлас. — Это Божия кара, именно Божия кара!
С этими словами он поклонился сэру Джошуа и поспешил прочь.
— Так ваш викарий считает это правосудием Божиим? Может, он и прав. Иногда Бог использует для этого людей. Он интересный человек, а, доктор?
— Да, но он очень волнуется из-за этой болезни. Я беспокоюсь за него. Так у вас есть какая-то теория, вы ведь говорили о подозрениях.
— Хорошо, я скажу вам. Ваши пациенты были убиты.
Марлоу посмотрел на доктора, как будто сомневаясь в его здравом рассудке.
— Нет, Марлоу, я не сошел с ума, хотя я ничем не смогу вам это доказать. Единственное, что мне нужно, это увидеть следующего больного по крайней мере через полчаса после начала болезни. Кстати, я могу раздобыть где-нибудь ненадолго комнату? Вы сами где живете?
— У викария. Думаю, он будет рад, если вы остановитесь у него.
— Нет, мне бы этого не хотелось. Ладно, я найду где-нибудь жилье. Думаю, завтра вечером появится еще один больной.
В то воскресное утро Ласселлас читал проповедь «О каре Божией». Церковь была полна. Тренгроуз отслужил в девять и привел всех своих прихожан на мессу к одиннадцати часам. Ласселлас выглядел гораздо лучше, чем накануне. Взгляд его прояснился, и сама проповедь звучала ликующе.
— Они пронзили его руки. — Голос священника звенел под сводами храма. — Евреи представляли Бога всевидящим оком, заботящимся о них с небес. Мы, христиане, зрим Господа на кресте и на руках у Девы Марии. Его заботу о нас мы воспринимаем как благодеяние, творимое Его рукой, рукой, которую мы пронзили. В прошлом месяце Господь явил нам Свою милость. Он всегда незримо присутствует в таинствах Церкви, а теперь Он сопереживает с нами в таинстве смерти.
Наше естественное чувство — страх. Мы не привыкли к таким мгновенным проявлениям Божьего правосудия. Многие из нас старались внести религию в свою жизнь, теперь мы все должны внести наши жизни в религию, посвятить себя ей. Бог научит нас не заботиться ни о чем, не обращаться ни к кому, кроме Него, Он станет для нас единственным утешением. Позвольте же мне помочь вам осознать, что болезнь эта — милость для нас. И нам надо заботиться об укреплении нашей веры с тем, чтобы суметь ответить на Его любовь.
Сэр Джошуа внимательно слушал проповедь. Он выглядел разочарованным, но ему не хотелось обсуждать причину этого с Марлоу. Не было сомнения в том, что фаталистическая позиция Ласселласа, хотя и выводила из себя доктора, находила живой отклик у паствы. Они, как дети, внимали словам этого человека, говорившего так, как будто он знал пути Господни. Ласселлас еще никогда не пробуждал в своих прихожанах такой набожности. Они, может, и не разделяли полностью его смирения, но оно помогало им терпимее относиться к их уделу.
В воскресенье вечером, как и предсказывал доктор Джошуа, обнаружился еще один случай заболевания. На сей раз это была миссис Бодилли, жена бакалейщика. Марлоу явился немедленно; придя, застал сэра Джошуа уже сидевшим у постели больной.