— Да так, по мелочам, — ответила Люси, спрашивая себя, удастся ли ей просидеть за столом весь обед и не солгать. — Среди прочего она рассказала, что одна ее совершенно ужасная подружка проезжала через Саммер-стрит на велосипеде и думала, не заехать ли к нам. Слава богу, у нее хватило ума этого не делать.
— Люси! Так говорить о людях неприлично!
— Она пишет романы.
Как умно это было сказано! Ничто не возбуждало миссис Ханичёрч сильнее, чем простое упоминание того, что кто-то из дам занимается литературой. Она готова была бросить любую тему и немедленно обрушить свой гнев и презрение на тех женщин, кто, вместо того чтобы заниматься домом и детьми, ищет сомнительной славы у печатного станка. Ее отношение к литературе сводилось к лозунгу: «Если кто-то должен писать книги, пусть это делают мужчины», и она принялась развивать эту тему столь пространно, что Сесиль уже начал зевать, а Фредди играть на столе сливовыми косточками, в то время как Люси все подливала и подливала масла в огонь материнского гнева. Но вскоре пожар начал затухать, и призраки вновь стали толпиться в темноте. А их было слишком много. Самый первый призрак, призрак запечатленного на ее щеке поцелуя, относился к столь давнему времени, что уже ничего для нее не значил. Но он породил целое семейство призраков: мистер Харрис, письмо миссис Бартлетт, воспоминания о фиалках, которыми поделился со всеми мистер Биб — все эти призраки роились над головой Люси и прямо на глазах у Сесиля. Первым, и с ужасающей ясностью, явился призрак мисс Бартлетт.
— Я все думаю, Люси, о письме Шарлотты. Как она?
— Я порвала письмо.
— А она не пишет о своих делах? Как у нее настроение? Радостное?
— О да, я думаю… хотя нет, не очень.
— Тогда, вне всякого сомнения, это из-за бойлера. Я по собственному опыту знаю, как может вывести из себя проблема с водой. С чем-нибудь другим я бы уж смирилась, допустим, с плохой едой. Но вода!
Сесиль прикрыл глаза ладонью.
— А я — тоже! — поддержал мать Фредди; поддержал скорее дух ее замечания, но не суть.
— И я подумала, — продолжала миссис Ханичёрч нервно, — что мы могли бы на следующей неделе вытащить Шарлотту сюда; пусть хорошенько отдохнет, пока слесари в Танбридж-Уэллз не закончат. Я так давно не видела бедную Шарлотту.
Этого нервы Люси вынести уже не могли, хотя протестовать слишком рьяно она остерегалась, помня, как по-доброму обошлась с ней мать перед обедом.
— О мама! Нет! — умоляла она. — Это невозможно. Мы не можем принять Шарлотту, когда у нас и так столько всего! Мы все тут костьми ляжем! К Фредди в пятницу приезжает приятель, Сесиль у нас, и ты обещала забрать к нам Минни Биб из-за опасности дифтерита. Больше нам не вынести.
— Чепуха! Вынесем.
— Только если Минни будет спать в ванной.
— Она может спать в твоей комнате.
— Я не хочу!
— Тогда, если ты такая эгоистка, мистер Флойд будет делить комнату с Фредди.
— Ох уж эта мисс Бартлетт! — стонал Сесиль, вновь закрывая глаза ладонью.
— Это невозможно, — повторяла Люси. — Это, конечно, моя забота, но это нечестно по отношению и к горничным — так переполнять дом людьми.
Увы!
— Правда состоит в том, дорогая, — произнесла наконец миссис Ханичёрч, — что ты не любишь Шарлотту.
— Да, не люблю. И Сесиль тоже не любит. Она действует нам на нервы. Ты давно ее не видела и не знаешь, какая она зануда, при всей ее доброте. Мама, пожалуйста, не нужно портить нам это последнее лето, не приглашай ее.
Сесиль кивал головой, соглашаясь со словами Люси.
Миссис Ханичёрч ответила дочери — с гораздо большей, чем обычно, серьезностью и с гораздо большим, чем обычно, чувством:
— С вашей стороны это не по-родственному. У тебя есть Сесиль, а у Сесиля — ты. В вашем распоряжении эти леса, в которых можно гулять, и столько разных замечательных вещей; а у бедной Шарлотты — только слесари, которые отключили воду. Вы молоды, дорогие. Но какой бы умной ни была молодежь, сколько бы книжек она ни прочитала, она никогда даже не догадается, что это такое — стареть.
Сесиль катал шарики из хлеба.
— Я должен сказать, что кузина Шарлотта была очень добра ко мне в прошлом году, когда я приезжал к ней на велосипеде, — вставил Фредди. — Она так жарко благодарила меня за то, что я приехал, что я почувствовал себя дураком, а потом целый час суетилась, чтобы сварить мне яйцо к чаю.
— Я знаю, дорогой, — кивнула миссис Ханичёрч. — Она ко всем добра, и тем не менее Люси не хочет, чтобы мы хоть чуть-чуть отплатили ей добром.
Но Люси уже ожесточилась сердцем. Нельзя быть доброй к мисс Бартлетт. Она часто пыталась это делать и пыталась до самого последнего времени. Но одно дело намерения, а другое — результат.