Она никогда не выйдет замуж. Это она осознавала совершенно ясно, несмотря на полную неразбериху, царившую в ее душе. Сесиль верил в нее. Когда-нибудь и она поверит в себя. Она должна стать одной из тех женщин, которых она восхваляла столь красноречиво и которые больше всего ценят свободу, а не мужчин. Она должна забыть, что Джордж любит ее, что именно он внушил ей эти новые мысли, благодаря которым она столь блестяще обрела свободу, должна забыть, что он ушел… куда он там ушел?.. ушел в темноту.
Люси выключила лампу.
Не было сил думать. Не было сил даже чувствовать. Люси оставила всякие попытки понять саму себя и вступила в ряды огромной армии тех, кто не следует ни сердцу, ни разуму и кто двигается по жизни, пользуясь лишь расхожими фразами из современного им лексикона. У этой армии есть много и милых, и праведных солдат. Но они потерпели поражение в битве с единственным врагом, который есть у человека и который возвел свои бастионы у него внутри, в самом сердце. Эти люди погрешили против страсти и истины, и напрасно они будут стремиться к добродетели. С годами их притворство выйдет наружу, праведность и милая доброжелательность пойдут трещинами, остроумие превратится в цинизм, а альтруизм — в лицемерие. Куда бы они ни пришли, они не только будут создавать ощущение неуюта для других, но будут и сами чувствовать себя неуютно. Они совершили преступление против Эроса и Афины Паллады, и эти дружественные друг другу божества будут неизбежно отмщены. Но не вмешательством других богов, а естественным движением природы.
Люси присоединилась к этой армии, когда притворилась перед Джорджем, что не любит его, а перед Сесилем — что никого не любит. И ночь поглотила ее — как поглотила за тридцать лет до этого мисс Шарлотту Бартлетт.
Глава 18. Люси говорит неправду мистеру Бибу, миссис Ханичёрч, Фредди и слугам
Уинди-Корнер находился не на самой вершине холма, а сотней футов ниже по его южному склону, у основания гребневидного выступа, который служил холму опорой. По обе стороны этого выступа простирались неглубокие лощины, поросшие папоротниками и сосной, а вдоль левой лощины вилась дорога, ведущая через пустошь.
Когда бы мистер Биб ни преодолевал этот невысокий выступ, он, остановившись на самом его гребне, начинал смеяться — природа была столь величественной и благородной, а дом таким обыкновенным, если не сказать нелепым, что этот контраст не мог не ошеломлять. Почивший в бозе мистер Ханичёрч выбрал форму куба потому, что эта форма позволяла ему максимально удобным образом вложить деньги, и единственным дополнением к архитектуре дома, сделанным его вдовой, была маленькая башенка, исполненная в форме носорожьего рога, откуда в дождливую погоду хозяйка могла наблюдать за экипажами, снующими вверх и вниз по дороге. Дом был нелеп, и тем не менее это был дом, и населяли его люди, совершенно искренне любившие окружающие ландшафты. Другие дома по соседству были построены дорогими архитекторами, за прочими домами хозяева тщательнейшим образом ухаживали, но все их ухищрения не могли развеять ощущения, что все, что они делают и возводят, — случайно и временно. И только Уинди-Корнер выглядел вечным, надежным и непреходящим, словно его уродство было создано силами самой Природы. Можно было смеяться над этим строением, но содрогаться от отвращения или негодования — никогда.
В этот понедельник мистер Биб приехал на велосипеде и привез небольшую сплетню. Оказывается, он получил письмо от сестер Элан. Поскольку эти замечательные дамы не смогли приехать на виллу «Кисси», они поменяли планы и вместо этого собрались в Грецию.
«Поскольку Флоренция оказала столь благотворное влияние на мою бедную сестру, — писала мисс Кэтрин, — мы не видим причин, которые помешали бы нам этой зимой посетить Афины. Конечно, это смелый ход, тем более что доктор прописал ей для пищеварения специальный хлеб, но мы можем взять его с собой, и нам останется только сесть на пароход, а затем пересесть на поезд. Но есть ли там английская церковь?» Письмо продолжалось следующим образом: «Я не думаю, что мы поедем куда-нибудь дальше Афин, но если вы знаете какой-нибудь по-настоящему уютный пансион в Константинополе, мы были бы вам искренне признательны».