— Конечно же нет! — засмеялся Борис, распаляясь все больше. — Он просто святой.
— Это я сделал!
— Чего? — Борис не сразу понял, что сказал его сын.
— Это я поджег твою кофейню! — кричал Леша. — Пришел ночью и все сделал! Дед тут не при чем!
И в этот момент по лицу Бориса прошла оторопь. Тени прошлого захлестнули его, а слова сына поразили. Он силился понять, правда ли это. Вместе с тем он смотрел на парня, что стоял напротив, и не узнавал в нем Лешу.
— И зачем ты это сделал? — на удивление спокойно поинтересовался Борис.
— Затем, что ты всех достал! — заявил Леша. — Тебе плевать на нас с мамой, ты решил уехать, и все, мы уже здесь. Тебе было все равно, что в той школе у меня остались друзья. Что маме пришлось бросить работу. Ты хотя бы спросил ее, чего она хочет? Ты обвиняешь деда в том, что у него нет сердца и ничего нет, кроме чертовой лавки. А у тебя?!
В голове Бориса случился взрыв. Две силы, вечно разрывающие его разум, столкнулись в нем. Одна уже знала, что ответить, и знала, что всегда права. Но была и другая, которая говорила ему остановиться. История повторяется. Он не хочет понять своего сына так же, как и Освальд не мог понять его самого. Кому отдать предпочтение в этой войне, Борис не знал. А Леша наконец-то сказал все, что хотел, и почувствовал дикую, пьянящую свободу. Наверное, то же самое чувствовал Борис много лет назад, сбегая из дома. И Леше ничего не оставалось, кроме как схватить рюкзак с постели и броситься в коридор.
— Куда ты собрался?! — опомнившись, крикнул ему вдогонку Борис, но Леша уже бежал вниз по лестнице, и сквозняк продувал квартиру через открытую входную дверь.
Я молча слушала рассказ Леши, и мне было жаль его. Жизнь прочитала Борису столько лекций, но он не услышал ни одной. Он так и не понял, что сердце ребенка всегда готово простить, для этого нужно чуть больше теплоты и поддержки. Теперь в глазах Леши плескалось темное море, затянутое чем-то похожим на лед. На самом деле это было стекло, и оно прочно отделило его Бориса. Парень больше не верил в отца и их отношения, а смотреть на эти метаморфозы было безумно грустно.
Есть ли у меня право быть здесь и становиться частью этой семейной истории? Как всегда, я почему-то считала себя лишней. Но уйти не представлялось возможности, за окном хлестал ливень, и я понятия не имела, как вообще доберусь до остановки. Хотелось улучить момент, когда дождь немного ослабнет.
— Дедушка, прости, что не сказал раньше про поджог, — произнес Леша. — Отец обвинял тебя, а я знал об этом, но молчал. Как-то стремно было признаться…
— В итоге ты все равно признался и поступил правильно, — сказал Освальд Павлович. — И это не ради меня, а ради тебя. Ни о чем не беспокойся, можешь оставаться здесь сколько угодно.
— Спасибо, — кивнул Леша. — Я могу помогать с делами в лавке…
— Только не отбирай мой хлеб! — засмеялась я. — Мне не хочется уходить отсюда.
Леша смутился.
— Да не, я не в том смысле, — сказал он, но я только покачала головой и предложила принести ему еще чая. На кухне ко мне присоединился Освальд Павлович, по лицу которого блуждала умиротворенная улыбка. Старик был рад обрести внука. Хоть Леше некуда идти кроме него, в конце концов, так ли важны причины? Ведь он больше не один в этой пустой лавке, и, кажется, от этой мысли даже ровнее бьется его старое сердце.
— Освальд Павлович, я понимаю, что вы меня сейчас прибьете, — начала я, — но может стоит позвонить Борису? Он наверняка волнуется и ищет сына…
Креза нахмурился и составил грязные чашки в раковину. Бросив через плечо угрюмый взгляд в комнату, где Леша барабанил пальцами по столу, он пожал плечами. Креза понимал, что я права, но еще он знал, чем закончится звонок Борису. Он приедет, заберет парня, и Освальд Павлович снова останется один. С этим не так-то просто смириться.
— Даже не знаю, Кристина, — проговорил он. — Мне не хочется обманывать доверие Леши, он же пришел сам…
Я все понимала. Нужно перестать стремиться все сделать правильно и сказать себе, что это вовсе меня не касается. Пусть парень останется у Крезы хотя бы до завтра, а там он и сам может захотеть уйти. По редеющему звуку дождевых капель я поняла, что поток чуть сбавил силу, и это хорошее время, чтобы уйти. Сумрак накрыл промокший город, и в каждой луже растекалось золото фонарного света. Я с удовольствием нырнула из этого промозглого мира в теплый автобус, зная, что дома меня ждет семья.
Моя подушка была полна снов. Покидая ее этим утром, я чувствовала спокойствие, какое не приходило уже давно. Словно в театре спустился занавес, и можно отправляться домой после долгого спектакля.