— Есть план? — поинтересовался он.
— Обижаешь, — с выражением лица бывалого разведчика я открыла сумку, и Максим с интересом заглянул внутрь. — Там маленький навесной замок, планирую вскрыть отверткой. Я на ютубе видела, как его… Что-то смешное?!
Улыбка, которую Давыдов прятал, чуть отвернувшись, снова привела меня в бешенство.
— Что-то очень смешное, — подтвердил парень и мимолетно коснулся моего запястья. — У тебя рука сломается сразу после первого удара по замку.
— Уж извините, чем богаты! — огрызнулась я, накидывая лямку сумки на плечо. — Все, отстань, Давыдов, иди, веселись, мне некогда тут с тобой…
Я махнула рукой и стремительно пошла к выходу, но Максим, продолжая посмеиваться, отправился за мной. Я усиленно корчила недовольный вид, хоть все же была рада, что иду в подсобку не одна. Мы вышли на улицу и отправились во внутренний двор.
***
— А что это вообще за дурной тон, ввязываться в переделки и не звать для этого лучшего друга? — с тонкой улыбкой спрашивал Давыдов, пока мы огибали корпус. — Раньше за тобой такого не водилось.
— Да раньше-то и переделок не было, — произнесла я. — И это, кстати, тоже не переделка!
— Ну, конечно, — подтвердил Максим. — Именно поэтому мы тащимся в темноте к таинственной подсобке и собираемся взломать замок отверткой.
Я засмеялась. Старый друг как никто мог развеселить меня. В двух словах я рассказала о произошедшем со мной утром и о том, что узнала от Юрия Витальевича и охранника вчера.
— Понимаешь, он ясно дал понять, что там творятся странные вещи, — говорила я, имея в виду слова охранника, но Максима это не впечатлило.
— Сомневаюсь, что следует принимать в серьез рассказы этого пьянчуги, — проговорил он.
— Может, ты и прав, но проверить я должна. Сегодня утром там что-то разбилось, и вряд ли это ветерок так подул. Меня словно хотели специально напугать, чтобы я больше не лезла туда!
— Что-то не слишком у них это получилось, — улыбнулся Давыдов, и мы собирались завернуть во внутренний двор, как внезапно услышали чей-то голос. Он звучал хрипло, с болезненным надрывом и явно принадлежал мужчине. Ветер доносил до нас скомканные слова и, напрягая слух, мы услышали что-то вроде жуткой колыбельной. Нам пришлось остановиться. Человек неистово бормотал зловещие фразы, чуть растягивая окончания, и лишь потому они казались песней.
…Спи спокойно, мой малыш.
Ночь темна. Окончен путь.
Только им нельзя уснуть.
Бродят, бродят по земле
Души, спящие во мгле.
Вот они уже пришли,
У дверей стоят, смотри!
Зло, таившееся в снах,
Отразится в зеркалах.
Манит бездна темных сил,
Ждет, чтоб ты их сам впустил.
Ты замри, закрой глаза,
И сиди так до утра.
Стоит лишь взглянуть назад,
В твою душу хлынет ад!
Стоит лишь взглянуть вперед,
Сердце сразу же замрет!
Солнце всходит из-за крыш,
Спи спокойно, мой малыш…
Мне стало не по себе, и то ли от холодного вечернего воздуха, то ли от страха по телу пробежали мурашки. Лицо Максима было сосредоточенным и хмурым. Как мужчина, он пытался объяснить все логически, не впадая в суеверный ужас, который сковал меня. Заметив, что от холода я обхватила плечи руками, он с усталым видом покачал головой. На его лице мгновенно появилось выражение, говорившее, что таким беспомощным людям как я абсолютно не стоит соваться в подобные мероприятия. Все это он выразил одним взглядом и, быстро стянув ветровку, накинул мне на плечи. Я с удовольствием нырнула в нее и застегнула все пуговицы. От воротника, прилегавшего сейчас к моему лицу, явственно ощущался легкий приятный запах Максима, и мысленно я вновь была рада, что сейчас он со мной.
— Это охранник, — услышала я шепот Давыдова. Он уже выглянул из-за нашего укрытия и установил, что на одной из скамеек, в позе отдыхающего богача на пляже, расположился университетский сторож. Тут же страх освободил меня. Стало ясно, что охранник просто выпил и лепечет Бог знает что. Но вопрос, как пробраться в подсобку, оставался открытым.
— Пошли, — коротко сказал Максим и направился к охраннику. Мне ничего не оставалось, кроме как последовать за ним.
— Анатолий Степанович! — позвал Давыдов, и охранник встретил нас отсутствующим взглядом. — Вы чего здесь?
— А вы чего? — он приподнялся и стал тереть глаза. — Я охраняю!..
От нашего сторожа недвусмысленно пахло алкоголем. Его руки сжались от холода, которого он не ощущал. Видимо, Анатолий Степанович просидел здесь уже долгое время.
— Вам же холодно, еще уснете и замерзнете, — продолжал Максим и присел рядом с охранником. — Пойдемте, я вас в корпус отведу.
— В корпус? — протянул Анатолий Степанович, и его стеклянные глаза посмотрели на меня. — В корпус можно.
— Правильно, идемте, — согласился Давыдов, встал и принялся поднимать охранника, не давая ему времени на размышления. Максим был высоким и сильным, и, хоть Анатолий Степанович вполне мог идти сам, Давыдов все же ненавязчиво поторапливал его. Я тащилась рядом, тонула в большой ветровке друга, достающей мне до середины бедра и, похоже, была причиной едва уловимой улыбки Максима.
Вскоре мы оказались в здании института. На первом этаже у охранника была своя маленькая комнатушка, так называемый кабинет. Зайдя внутрь, я нащупала в стене справа выключатель и нажала его. Под потолком вспыхнула тусклая лампочка, отбросившая грязный свет на стены комнаты. Я увидела стоящий под самым окном старый диванчик. На нем была лишь подушка и толстый потрёпанный плед, сиротливо скорчившийся на краю. Из этого напрашивался вывод, что охранник предпочитает не стелить постель. Также в углу комнатки стоял маленький холодильник, рядом стол, на нем заляпанный электрический чайник и такая же неопрятная микроволновка с жирными отпечатками пальцев. Напротив дивана доживал свой век крохотный телевизор, поставленный на хлипкую табуретку. Вдоль четвертой стены тянулся ряд тумбочек и шкафчиков, явно списанных и великодушно отданных в пользование охраннику. Там же, но выше, была прибита дощечка с крючками, служившая охраннику вешалкой. Сейчас на ней, точно сброшенные шкуры, висели две легкие потрепанные спецовки.
— Давайте-ка ложитесь, — руководил процессом Максим, подведя Анатолия Степановича к дивану. Мой друг делал все быстро и без лишней суеты. Я решила немного помочь ему. Накидывая на распластавшегося охранника плед, я вдруг почувствовала безумно жалость к этому человеку. Он сам загубил свою жизнь и заканчивал ее здесь, в тесной грязной комнате, лишенной уюта и человеческого тепла. Как и Освальд Павлович, он был одиноким стариком, до которого почти никому нет дела.
— Спасибо, ребятки, спасибо, — бормотал охранник. — Но больше туда не ходите.
— В подсобку? — спросила я. Максим посмотрел на меня взглядом, означающим, что расспрашивать охранника сейчас не лучшее время. Хотя, на мой взгляд, все было как раз наоборот.
— Это место проклято, — глаза Анатолия Степановича закрывались, а голос звучал все тише. — Туда нельзя заходить, от него веет смертью. Души, запертые там, томятся долгие годы и не могут упокоиться. Не тревожьте их, не тревожьте…
— Какие души? — быстро спросила я, наклоняясь к охраннику и стараясь глубоко не дышать. От запаха перегара, казалось, можно и самой опьянеть.
— Души тех, кого она впустила сюда, — продолжал бедовый сторож. Вскоре его слова уже нельзя было разобрать, он бессвязно бормотал что-то, погружаясь в сон. Я повернулась к Максиму и увидела, что он со скучающим видом смотрит на нас. История, рассказанная Анатолием Степановичем, не произвела на него впечатления, как и все происходящее.
— Кристин, прошу тебя, — Давыдов подошел и мягким, но настойчивым жестом отвел меня в сторону. — Он не в себе и к тому же серьезно болен. Оставим его здесь и уйдем.
— Он что-то знает, но не хочет рассказывать, — сказала я. Максим выключил свет, чтобы ненароком не разбудить заснувшего охранника, и теперь комната погрузилась в темноту, прорезаемую падающими с улицы отблесками фонарей.