— Доктора! — произнес он. — Надеюсь, среди вас нет таких, кто не слышал историю о Дедале и Икаре?
Все загудели, давая понять, что, конечно же, они о ней слышали. Наш староста Паша даже принялся растолковывать сидящему рядом парню суть мифа, и его щечки забавно подрагивали при этом.
— Замечательно, полагаю, конец вам известен? — продолжал Константин Александрович. — Старая притча о том, как человек полетел к солнцу, и любопытство сгубило его. Людям не дано летать, как и не дано все знать. Всегда помните об этом, когда хотите подобраться к солнцу слишком близко.
Все умолкли, врасплох застигнутые этими словами профессора. Сам Одинцов, опираясь руками о поверхность кафедры, оглядывал зал. Когда наши взгляды встретились, мне показалось, что он едва заметно кивнул. Сразу после этого, как ни в чем не бывало, он открыл презентацию и объявил тему занятия. Это было строение мышечной ткани.
Закончились лекции на полчаса раньше, чем должны были, и у нас появилось свободное время. Насте написал Андрей. Они уже приехали с цикла по психиатрии, и ребята решили встретиться. Мне ничего не оставалось, как пойти за подругой.
На втором этаже Сажнев встретил Настю, а потом они присели на одну из лавочек, стоящих вдоль стен широкого коридора.
— Давыдов тащится сзади, — улыбаясь, сообщил мне Андрей, и я решила, что таким образом он пытается от меня отделаться. Максим и в самом деле приближался к нам. Заметив, что он один, я решила не мешать ребятам, и пошла ему навстречу.
— Привет, — он улыбался, и по этой открытой улыбке я поняла, что Давыдов рад меня видеть. — Какие дела?
— Бабушку сегодня выписывают, — сообщила я.
— Пойдешь встречать? — Максим жестом указал на свободную скамейку, и мы присели.
— Нет, сегодня пары до вечера, — проговорила я. — Встретимся с ней дома. Что у тебя нового?
Максим задумался.
— Конкретно у меня — ничего, — пожал он плечами. — Но есть кое-что, о чем я не могу умолчать.
— Внимаю! — приготовилась я, не представляя, что хочет поведать мне Давыдов.
— Помнишь ту мадам из диспансера? — спросил Максим, и я улыбнулась. Мне нравилось, как он подобрал слова.
— Вполне, а что с ней?
— Формально — биполярный тип шизофрении, — сказал мой друг. — Но не в этом дело. Я тут ухитрился полистать ее историю болезни.
Мой изумленный взгляд устремился на Давыдова.
— Врач разрешил? — не поверила я. Учитывая, какой инцидент произошел, я не ожидала, что студенту доверят хоть какую-нибудь информацию.
— Мне — да, — кивнул Максим. — Так вот, выяснил я там следующее. Пациентка Остапова Елизавета Сергеевна, болеет с 23 лет. Начиналось все с приступов параноидального бреда, несколько раз лежала в отделении. С течением времени болезнь прогрессировала, и в виду того, что Остапова начала представлять угрозу для окружающих и самой себя, решением консилиума ее оформили на постоянное проживание в пансионате.
Пансионатом называли психиатрическую больницу, что располагалась за чертой города. Там содержались пациенты, которым требовалось длительное лечение. Многие из них доживали свой век в тех стенах, за пределами которых простирался сосновый лес и свежий, нетронутый выхлопными газами воздух.
— Она там живет уже тридцать семь лет, — продолжил Максим.
— В общем, списали бабульку со счетов, — пробормотала я. — А кто ее оформил?
— Да вот и непонятно, — пожал плечами Давыдов. — В графе родственников прочерк. Может, совсем одна осталась, привезли по скорой в момент приступа и поместили туда… Еще одна деталь забавная была. В перенесенных операциях кесарево сечение.
Я удивленно повернулась к другу.
— А ребенок где?
— Ни слова про это, — ответил Максим. — Если я правильно понял, она родила еще до того, как попала в пансионат, потому это тайна, покрытая мраком.
Почему-то от всех этих разговоров запульсировали виски, и я принялась растирать их пальцами. История была очень нехорошей.
— Но знаешь, что интересно в этой эпопее? — продолжал Давыдов.
— То есть, все, что ты рассказал до этого, не интересно? — я позволила себе улыбнуться, хотя смешного ничего не было.
— Адрес, — заявил Давыдов, как всегда не отвечая на мой вопрос. — В истории болезни написано, что она жила на Советской, двадцать три. Но это частный сектор, и я знаю тот район. У меня был друг в детстве, он жил там, и я точно помню, что в доме под номером двадцать три никого не было.
Я не вполне понимала, что имел в виду Максим.
— Ты же сам сказал, что это было давно, — осторожно заметила я. — Может, перепутал что? Откуда такая уверенность в том, что дом стоял пустым?
— Кристин, я говорю тебе серьезно, там никого не было, — Максим начинал злиться. — Мы играли в этих заброшенных домах, в двадцать третьем доме вечно царила разруха. Его хотели сносить, но только на словах, а так никому не было дела до этой конуры.
Напрягая память, я попыталась вспомнить детали рассказа.
— Ты сказал, Остапова находится в психушке тридцать семь лет? За это время вполне дом могли ограбить, разгромить, превратить в игрище для детишек… Да все что угодно могло случиться, ведь родственников у нее, похоже, не было. Никто не присматривал за домом.
Максим задумчиво посмотрел на меня. Мои слова казались ему убедительными, но явно не совпадали с внутренним чутьем, которое говорило ему, что в этой истории все гораздо сложнее. Давыдов, беззвучно засмеявшись, закрыл лицо руками, словно все происходящее показалось ему чересчур комичным.
— У меня знаешь, какая мысль? — спросил он. — Хочу позвонить одному своему другу и уточнить, жил там кто-то или нет. Он следаком сейчас работает,
— Офигеть! — произнесла я. — Значит, мне нельзя лазить по подсобкам и расспрашивать охранника, а тебе ввязываться в расследование истории о доме норме двадцать три, так это запросто.
— Во-первых, я ничего не расследую, — заметил Давыдов. — Просто это совпадение сбило меня с толку. Мне стоит один звонок Димке сделать, чтобы все узнать. Наверняка найдется разумное объяснение, и все будет забыто.
— Тогда найдешь объяснение еще для кое-чего? — спросила я и рассказала Максиму о звонке Юрия Витальевича и странном письме, найденном в столе бабушки. Я по-прежнему ничего не спрашивала у нее. Попросту не знала, как начать этот разговор. К тому же, бабушка еще не до конца оправилась от инфаркта, не хочется волновать ее.
Вскоре должен был прозвенеть звонок, поэтому мы с Давыдовым стали собираться на пары. Максиму моя история показалось не менее странной, чем история с домом номер двадцать три. Впрочем, он считал, что бабушка имеет право на личные секреты, и ее прошлое должно оставаться в прошлом.
Настя и Андрей тоже двинулись в сторону лекционных аудиторий, и их фигуры были на несколько метров впереди нас.
— В общем, если я что узнаю по поводу того дома, тебе сообщать? — Максим остановился, — здесь наши дороги должны были разойтись, и парень собирался спуститься вниз.
— Мне — в первую очередь! — заявила я. — Можно, кстати, сходить в тот дом как-нибудь.
— А ты придешь что ли? — Максим сказал это слишком тихо и засмеялся. Я не была уверена, что хорошо расслышала его.
— Что?
— Ничего, — покачал он головой. — Хочешь, сходи, но это без меня. Полно дел, и Даша по вечерам вечно придумывает что-то.
Я оценила его холодный небрежный тон и кивнула. Я это заслужила.
***
После анатомии в расписании стояли лекция по русскому языку и история медицины, и мы с Настей мужественно прослушали столь необходимые для будущих врачей предметы. На этом занятия заканчивались. Немного прогулявшись в парке, мы купили в одной из закусочных палаток пирожки и чай. Последний был горячим, и пластиковый стаканчик приятно согревал ладони.
Вокруг было пустынно. В глубине парка нас ждала скамейка, и мы с подругой устроились на ней. Через какое-то время мы заметили, что кроме нашего разговора, ничто не нарушало тишину. Столь непривычное для слуха спокойствие города будто передалось нам, и я чувствовала, как проходит усталость и напряжение.