— Посмотрите, это ваш паспорт? — спросила она, пихая в руки Крезе какой-то буклет. Освальд Павлович развернул его и пробежал по нему глазами.
— Разумеется, не мой! — заворчал он — Я что, похож на овчарку? Это паспорт Фортуны. Написано же здесь…
— Тогда все в порядке, — девушка не обращала внимания на слова Крезы, черкая что-то в своих списках. — Вы можете участвовать. Паспорт обронили наши сотрудники, так что извините за это. Удачи.
Забрав документ себе, девушка так же стремительно удалилась. Освальд Павлович, еще не веря в ее слова, посмотрел на меня. Наверное, он думал, что ему это привиделось, поэтому мне пришлось подтвердить подлинность этого события.
— Вот… остолопы! — выругался старик, но лицо его сияло в этот момент, и он принялся трепать Фортуну по загривку. — Потерять паспорт! Ну ты представляешь? Головы они свои там не потеряли?!
Креза был рад, словно маленький ребенок, и его морщинистое лицо сейчас преобразилось. У меня у самой словно груз свалился с плеч. Я выдохнула, понимая, что все хорошо, и хотя бы на несколько часов Освальд Павлович будет по-настоящему счастлив. А что же Борис? Выходит, он не причастен к пропаже паспорта, а я напрасно обвинила его. Вот ведь глупая!
Освальд Павлович шел чуть впереди меня, разговаривая с Фортуной. Он не видел Бориса, который сейчас выходил из ангара вместе с парнем в форме помощников на соревнованиях. Тот что-то сказал Борису, пожал ему руку и ушел. Артемьев тоже собирался уйти, но внезапно встретил мой взгляд. Значит, я все же не ошиблась, и он в самом деле подкупил работника, чтобы украсть паспорт. Но что-то произошло, и он передумал. Неужели мои слова и впрямь задели его? Сейчас Борис казался смущенным оттого, что я увидела его вместе с одним из рабочих. Словно Артемьеву было совестно за то, что он так расчувствовался и вернул паспорт. Свое раскаяние он принял за слабость. Похоже, в голове этого человека все искажено точно в кривом зеркале.
Было сложно поверить, что такой холодный, равнодушный человек услышал меня. Но сейчас его лицо казалось усталым, а взгляд потухшим и печальным. Борис едва заметно кивнул мне, словно подтверждая мои мысли. Словно обещая жить дальше.
Я отвернулась на мгновенье, чтобы не потерять из виду Освальда Павловича, а когда повернулась, спина Артемьева уже мелькал у выхода.
***
В лавку мы вернулись поздно вечером, уставшие, но веселые. Освальд Павлович нес в руке какой-то небольшой кубок, завоеванный Фортуной, и ликовал. Он бормотал, что это надо отметить, и у него есть что-то вкусненькое. Эти слова уже грели меня, и я отправилась ставить чайник. Без чая жизнь представлялась мне унылой и серой, поэтому нужно поскорее навести его, устроиться поудобнее в мягком кресле и слушать байки Крезы.
Вечер получился чудесным. Мы ели медовый пирог с орехами из пекарни и пили чай из красивых чашечек, которые Освальд Павлович специально достал откуда-то из шкафа.
— Хорошо, что эти черти все-таки нашли документы, — сказал Освальд Павлович, и я чуть не поперхнулась чаем. — А то бы мою Фортуну так и не выпустили.
Фортуна лежала у ног хозяина и следила за происходящим в комнате сквозь прищуренные глаза.
— Это точно, умеют они нервы потрепать, — кивнула я.
— Среди бела дня да потерять паспорт, — продолжал сокрушаться Креза. — Я уж было подумал, это опять проделки моего непутевого сынка.
Я перестала улыбаться и поставила кружку на стол. Слушать, как Креза хает сына, и молчать было невозможно.
— Освальд Палыч, вы должны узнать, — сказала я. Креза перестал гладить Фортуну и посмотрел на меня. Одна бровь его почти наползала на глаз, другая, наоборот, взмыла вверх.
— Ну, что еще? — подозрительно спросил он.
— Борис был сегодня на арене, я его видела.
— Так, значит, это его проделки, — пробормотал Креза, не слишком удивленный этим известием. Он отвернулся и прикрыл на несколько секунд глаза.
— Д, он в самом деле подговорил работника арены, чтобы украсть паспорт, — кивнула я. — Но потом он передумал. И вернул его. Понимаете?
Освальд Павлович некоторое время молчал.
— А что тут понимать? — спросил он, наконец. — Борис неплохо пошутил над стариком. Это как же он меня ненавидит, что никак не успокоится…
— Да нет же, Освальд Палыч! — сказала я. — Он вовсе вас не ненавидит! Я сказала ему, что соревнования важны для вас, и он вернул паспорт! Понимаете? Между вами еще могут быть нормальные отношения, просто один из вас должен сделать первый шаг.
— И это, конечно же, я? — нахмурился Креза.
— Как вы догадались? — не без иронии спросила я. — В детстве вы не смогли дать ему ту любовь, которую он заслуживал. Вы были в трауре, скорбели по жене и сыну, вы не виноваты в том, что так относились к Борису. Но пора признать это.
— Я давно это признал, — пробормотал Креза, потирая переносицу. — Если бы я мог повернуть время, все было бы по-другому. На то, как я относился к Борьке, я теперь смотрю словно другими глазами. Мне стыдно, Кристина. Мне безумно стыдно, и это жжет меня изнутри. Лучше я буду доживать свой век в этой лавке и знать, что мое одиночество — это наказание за все, что я когда-то сделал. Или не сделал. Он никогда не простит меня.
— Сначала вы сами должны простить себя, — мягко сказала я. — Потом будет легче.
Мы надолго замолчали. Я поняла, что Освальд Павлович не злится, а думает, поэтому продолжала жевать пирог. Это зрелище отвлекло Крезу от своих мыслей, и он стал посмеиваться. Наверное, я представлялась ему чавкающим хомяком, дорвавшимся до сладкого. Впрочем, мне до этого не была дела, я чувствовала всю прелесть жизни и пирога, поэтому хозяин лавки мог смеяться сколько угодно.
— Знаешь, что я сделаю? — спросил, наконец, Креза.
— Что же? — я заметно напряглась, ожидая заявления о том, что Креза намерен сделать какую-нибудь гадость Борису в ответ.
— Подружусь со своим внуком, — сказал Освальд Павлович, и мне посчастливилось облегченно выдохнуть. По крайней мере, Креза не настроен на военные действия, а значит, дело уже пошло на лад. Кто знает, может, именно внук и помирит этих двух?
Глава 9
Воскресенье выдалось мрачноватым, но теплым. Оно пролетело стремительно, как и подобает выходному дню. Я не успела толком ничего сделать, как уже нужно было собираться на день рожденья. Решив сильно не разряжаться, я надела новые джинсы и тонкий белый свитер с широким воротом, спускающийся с одного плеча. Правда, мне хотелось немного поколдовать над прической. Я уже приготовила щипцы для завивки, как зазвонил мобильный.
— Привет, — услышала я голос Андрея.
— Привет, — поздоровалась я и перешла к делу. — Что случилось?
— Кристин, происходят страшные вещи, — засмеялся Сажнев. — У Насти не получается голливудская война…
— Волна! — раздался приглушенный вопль Лебедовой. — Голливудская волна! Хватит веселиться!
— Короче, ты сама все понимаешь, — продолжал Андрей. — Поможешь? Просто, боюсь, мы никуда не уедем, а я вымру или пущу корни. При создании чертовой волны в меня кидались расческами раз пять.
— Поняла, выезжаю, — засмеялась я, представив, что терпит бедный парень. — Только продержись. Если станет слишком жарко, спрячься где-нибудь.
— Не смейте сговариваться… — я снова услышала вопль Насти, но уже отключилась. Что ж, придется ехать. Прическа подруги важнее. А мои волосы хорошо выглядят и в своем первозданном виде.
Через двадцать минут я уже стучала в дверь Настиной квартиры. Мне открыла ее мама. Я видела ее впервые, а она, весело улыбнувшись, кивнула мне. Теперь стало очевидно, что свои чудесные глаза Настя унаследовала от матери.
— Привет! Проходи, Кристин, — сказала женщина. — Тут такие баталии идут.
— Представляю, — кивнула я, быстро раздеваясь и пытаясь бросить свои вещи на тумбочку.
— Я повешу, — Настина мама забрала мою куртку и стала убирать в шкаф. Она выглядело довольно молодо, хотя при желании можно было разглядеть сеть тонких морщинок, покрывающих ее веселое лицо.
— По коридору и налево, — напутствовала меня мама Насти, и я, последовав ее указаниям, приближалась к комнате подруги. Невнятные голоса ребят просачивались сквозь закрытую дверь и заполняли коридор. Когда я вошла к Насте, то увидела, что вся комната завалена одеждой. В уголке на стуле сидит Сажнев и откровенно ржет, закрывая лицо руками. Настя выпрыгнула откуда-то сбоку и, держа в руке щипцы для завивки, посмотрела на меня безумным взглядом.