– Куда? – Колька обрадовался, славно, что нашлась компания.
– Можно махнуть на остров, тот, что на озере, напротив церкви, – напомнил Пельмень, – тот, где плавун?
Яшка немедленно разворчался:
– Несет вас невесть куда, а на меня гонят.
И поежился. Он те места не любил. Да еще на упомянутом острове раков было хоть руками разгребай, а он их не жаловал.
– Цыц, – приказал Андрюха, – тебя никто и не тащит.
– А что, идея! – воодушевился Колька, но увял. Голова болела, прежнее приподнятое настроение улетучилось, клонило в сон.
Да и общий разговор затихал, говорили ни о чем. И вскоре Пожарский, который порядком сегодня набегался, надышался и надергался, не успел и глазом моргнуть, как оказался на Анчуткиной кушетке, прикрытый Андрюхиной шинелью, и закемарил. Он вдруг очнулся.
Мужики же, закинув ноги на подоконник, выставив подметки в открытое окно и заложив руки за головы, дымили, попивая пивцо, – и раскачивались, ловко и опасно кренясь, на табуретах.
– Циркачи, – проворчал Колька, встал, подошел к окну, отодвинул пару Андрюхиных граблей и, улегшись животом на подоконник, высунулся наружу.
Наигрывали на гармошке, собирался освежающий ливень, прогудел скорый поезд. Сволочные гады, у которых нормальные девчата, не педагоги, не истерички, роились у клуба. Фильм, наверное, обсуждали, который с Кадочниковым. Некоторые намыливались в старый парк, озираясь по старой памяти, точно опасаясь, как бы бригадмильцы не увидели. Нет теперь в этом никакой нужды. Заводила кадровик Лебедев перевелся куда-то на Дальний Восток, трудится, пишет, участковым уполномоченным, разъезжает на служебном олене. Маринка Колбаса вышла замуж и уехала к мужу в колхоз. Теперь, видно, там проявляет свой энтузиазм. Желающих продолжать дело охраны порядка пока не наблюдалось. Расформирована летучая бригада, можно куролесить спокойно, не опасаясь задержаний, нотаций в месткоме и на активах.
Колька встряхнулся, засобирался. Андрюха, прощаясь и заворачивая ему с собой огурцы и тараньку, подчеркнул:
– Насчет рыбалки я тебе не намекаю, а серьезно говорю.
– Айда.
– Вы с ночевкой? – немедленно проснулся Анчутка.
– Пусть и так, тебя это не касается, – оборвал приятеля Пельмень, – я коменданта предупрежу, что ты тут один остаешься. А то, если плохо клевать будет, и сам вернусь. Внезапно, имей в виду.
– Ой, да ладно, – отмахнулся Яшка с деланой беззаботностью, но по заблестевшим, замаслившимся глазкам было ясно, что у него уже выстраивается некая радужная перспективка.
Тут в дверь поскреблись, Колька, стоявший у порога, открыл.
В коридоре стояла девчонка, чью фотографию он только-только видел в этой самой многотиражке, которая под очистками воблы, – Латышева, стахановка.
Сейчас она, правда, не такая, как на фото в газете: глаза заплаканные, узкие, нос покрасневший, курносый, платком повязана, в руках – кастрюля. Увидев, что в комнате полно народу, смутилась:
– Доброго вечера вам. Можно?
– Чего ж нет? – Колька посторонился, пропуская, но она еще больше застеснялась.
– А я вам толченки принесла.
– Давай сюда, – Анчутка отобрал у нее кастрюлю, открыл крышку, потянул носом, – своя, что ль? Липецкая?
Андрюха же ничего не сказал, только коротко глянул на гостью, что-то увидел, прошел мимо Кольки, плечом отодвинул Яшку. И, взяв Латышеву за локоть, повел в другой конец коридора.
– Видал? – насмешливо спросил Анчутка, подняв бровь. – Сейчас как пить дать попрется ее защищать, а может, что-нибудь подкручивать да поправлять.
– Ночь на дворе, – заметил Колька, – от кого защищать, тем более подкручивать.
– А у нее вся голова разболтанная, – отмахнулся Яшка, – девица не в себе, хлебом не корми, дай во все влезть. Как Маринка Колбаса, только та шумная была, а эта все тихой сапой, нудит да нудит. Терпеть ее тут не могут, убогую. Повсюду нос свой сует.
Тут Анчутка спохватился, что картошка остынет, и, вооружившись ложкой, принялся, обжигаясь и добродушно ругаясь, черпать из кастрюли и жевать.
– Хочешь? – спохватившись, предложил Кольке.
– А? Нет-нет, – проснулся Пожарский, – домой пойду.
С Андрюхой он встретился еще раз, во дворе. Тот, красный, распаренный, но чем-то донельзя довольный, возвращался в общагу.
– Пошел? Счастливо. Ну что, когда рыбачить?
– Леску я купил, завтра и махнем.
– Завтра что, пятница?
Пельмень поскреб подбородок, и друг увидел, что костяшки у него на кулаке порядком сбиты.
– Неаккуратно деретесь, гражданин. Вы же, простите, вроде на свиданку бегали, или…