– И все-таки узнал. Они, товарищ капитан, утром того же дня встречались.
– Где же?
– Гражданин приходил с инспекцией к соседям Пожарских, проверять дымоход.
– У них что, печки?
– Нет, заделанный камин, неиспользуемый. Однако фактически дымоход в помещении, вот и…
– Ясно, а при чем тут Пожарский?
– Его позвали поприсутствовать и подписать акт, поскольку Татьяна Брусникина, ответственная квартиросъемщица, находилась в больнице.
– Что с ней?
– Давление, сердце.
– То есть ее не было. Почему в отсутствие взрослых проводили проверку?
– Ну вот. Ее дочь обратилась к Кольке, и он подписал акт.
– Это Пожарский говорит, что так было, – подхватил Остапчук, – а Зойка все отрицает.
Сорокин поморщился:
– Иван Саныч, не путай. Оставь местечковую привычку сыпать именами, точно все кругом знать должны, кто у кого в соседях. Имя проживающей в комнате – Татьяна или Зоя?
– Обе. Это мать с дочкой, – пояснил сержант, – Татьяна Ивановна – вдова, трудится делопроизводителем на фабрике, а Зоя – ее дочка, которая числилась пропавшей без вести и недавно объявилась. Поэтому мать в больницу угодила, на радостях.
– Объявилась? При каких обстоятельствах пропадала?
– Зоя эта была в списках эвакуированных ребят из санатория «Медсантруд».
– Да, помню.
– Тогда мать следов ее не нашла, решила, что дочь погибла, а она объявилась.
– Где ж она ошивалась все это время?
– А у нее справка из больницы была, о контузии и прочем. Но я думаю, бродяжничала, побиралась, занималась черт знает чем, потом, как отловили и подлечили, пришла в себя и вот, отыскалась мать.
– И сколько лет ей? – спросил Сорокин.
– Двенадцать.
– Двенадцать. А с чего Брусникина взяла, что она в самом деле ее дочка?
Иван Саныч помрачнел:
– Ну с чего-чего. С того. Я в больнице навестил мамашу, спросил, как мог деликатно: с чего вы, гражданочка, сочли, что это ваша дочка? Так такое началось. Она в слезы, вопит: чего пришли, вы, мол, не понимаете, что значит по лесу ходить и радоваться, что это не наша ножка, потому что сандалик не наш. Бабы зашипели, вытолкали в коридор – и устроили лекцию про сердце материнское.
– Сердце материнское – это хорошо, а помимо этого что есть? Справки, документы?
– Метрика.
– Ага. И небось восстановленная.
– А то как же.
– Строго говоря, раз метрика и мама признала дочь, нет оснований сомневаться, так? – деликатно вставил Акимов. – Мы же не можем гражданский розыск устраивать без заявления?
– Согласен, хотя и с неохотой, – заметил Сорокин, – давайте к делу… И эта Зойка отрицает, что заходил инспектор… послушай, Иван Саныч, а у нее как вообще с головой? Может, она слова такого не знает?
– Я ей экзамены не устраивал, – признался Остапчук, – но вообще да, странненькая она, болященькая. Все убирается и поддакивает.
– Что, со всем соглашается? – не понял капитан.
– Последние слова повторяет, как эхо.
– Да уж, такую свидетельницу иметь – слуга покорный.
– Да, товарищ капитан, но не только она приход инспектора отрицает, – вступил Сергей, – тут такой еще момент. Я посетил жилконтору, уточнял, что за инспектор ходил на проверку.
– Одобряю. Ну, ну?
– И в жилконторе сказали, что никого не посылали проверять никакой дымоход, поскольку по указанному адресу ни дымоходов, ни каминов нет. Вот справка.
– Вменяемый и надежный Пожарский утверждает, что был инспектор, невменяемая девчонка говорит, что нет, и ее слова подтверждают в жилконторе. Заваривается интересная каша, – заметил Сорокин, – и ведь у меня тоже фактик имеется. Погибшего нашего дактилоскопировали. Зовут его Шерстобитов, Игорь Фирсович, числится дежурным электриком дачного поселка творческих работников, в районе Болшево. По нашей же картотеке – это лицо, неоднократно судимое за спекуляцию, широко известное в узких кругах как Печник.
– Печник. То есть, получается, низкой квалификации был электрик? – переспросил Сергей, вспомнив умного медика Симака.
Капитан Сорокин одобрительно кивнул:
– Это ты электрометки на ладонях увидел? Без эксперта? Иной решит – ерунда, мозольки, а ты молодец, лейтенант. Растешь.
Акимов покраснел, но тут, по счастью, в разговор вступил Остапчук:
– Здорового судимого бугая держали на работе для красоты?
– Почему ж, не совсем, – возразил Николай Николаевич, – там, видишь ли, разного рода писатели, поэты и причисляющие себя к ним, и они весьма уважают камины и печки. А покойник Шерстобитов в своем роде был гений, как раз потомственный печник. С тех пор, как одному товарищу из Союза писателей сложил какую-то чудо-голландку, которая с одного бревна весь дом греет, пошел у них по рукам.