Вчера, когда он убрал телефон, двенадцатилетняя полузащитница повернулась в сторону его сектора на трибунах и улыбнулась. Мецгер улыбнулся в ответ, но его улыбка вышла фальшивой, и, возможно, Кэти это поняла. Он пожалел, что здесь не продают скотч. На стадиончике в Бронксвилле, штат Нью-Йорк, самым крепким напитком в меню был кофе, но и ванильное и шоколадное печенье от родительского комитета школы имени Вудро Вильсона тоже способно было вызвать своего рода кайф.
В любом случае спиртное не могло победить Дым.
«Доктор Фишер, я вам верю», — подумал Мецгер.
Вернувшись вчера вечером к себе в кабинет, он попытался осмыслить новости. Некий воинственный заместитель окружного прокурора в Манхэттене вознамерился завести на него дело из-за смерти Морено. Будучи сам юристом, Мецгер предположил вероятные обвинения и понял, что самым крупным и тяжким из них может стать преступный сговор.
И еще больше потрясло его то, что в окружной прокуратуре узнали о смерти Морено из-за утечки ордера на спецзадание.
Проклятый информатор!
Изменник предал самого Мецгера, НРОС и, что хуже всего, государство.
Мецгер почувствовал, как его снова окутывает Дым. Перед глазами возникла картина, как он забивает прокурора, кем бы тот ни был, насмерть лопатой — никогда не знаешь, какой облик примет ярость. И эта фантазия, особо кровавая и с жуткими звуковыми эффектами, приносила ему внутреннее наслаждение своей живостью и насыщенностью красок.
Наконец, успокоившись, Мецгер принялся за работу. Он звонил и рассылал сообщения, заключенные в кокон безукоризненного шифра, делая все возможное, чтобы устранить возникшую проблему.
Сегодня, в понедельник утром, он отвернулся от реки и потянулся, чувствуя себя относительно работоспособным после четырех в сумме часов сна (весьма плохого, поскольку усталость придавала Дыму сил) и принятого в спортзале НРОС душа. Сидя в кабинете, размером двадцать на двадцать футов, всю обстановку которого составляли сейфы, шкафы, компьютеры, несколько фотографий, книги и карты, Мецгер прихлебывал кофе с молоком. Своей секретарше Рут он купил такое же, но с соевым молоком. Возможно, подумал он, стоит тоже попробовать. Она утверждала, что такой напиток расслабляет.
Он взглянул на фотографию в рамке, изображавшую его вместе с детьми втроем на каникулах в Северной Каролине. Вспомнилась поездка в Буне верхом, после которой служитель туристической конюшни, одетый в ковбойский костюм, сделал этот снимок. Мецгер тогда заметил у него фотоаппарат «никон» — той же компании, которая производила снайперские оптические прицелы. В памяти всплыл эпизод, как его человек выстрелил снайперским патроном «лапуа магнум» с расстояния тысяча восемьсот шестьдесят ярдов в плечо иракца, собиравшегося взорвать самодельную бомбу. Все выглядело совсем не как в кино — подобная пуля убивает независимо от того, куда попадет, в плечо, в ногу, куда угодно. Мятежник разлетелся на куски и рухнул на песок, а Шрив Мецгер умиротворенно и радостно выдохнул.
«Улыбнитесь, мистер Мецгер. У вас чудесные дети. Хотите три фото восемь на десять и дюжину фотографий для бумажника?»
Когда он планировал смертный приговор изменнику и приводил его в исполнение, внутри его не было Дыма. Вообще. Он рассказал об этом доктору Фишеру. Психиатру стало несколько не по себе, и они прервали дальнейшее развитие темы…
Мецгер посмотрел на компьютер и на свой магический телефон.
Взгляд бледных, с желто-зеленым болезненным оттенком глаз снова упал на реку Гудзон за окном. Этим видом Мецгер был обязан горстке помешанных придурков, которые одним ясным сентябрьским днем стерли с лица земли здания, закрывавшие обзор. И именно они, к несчастью для своих оставшихся в живых соотечественников, подтолкнули Мецгера к тому, чтобы сменить профессию.
Стоило об этом подумать, как снова собрался Дым, что часто случалось, когда в памяти возникали события одиннадцатого сентября. Когда-то эти воспоминания лишали его сил, теперь же просто отзывались жгучей болью.
«Отпусти…»
Зазвонил телефон. Мецгер взглянул на имя абонента, которое можно было перевести как «тебе крышка».