– Здравствуйте, Петр Александрович, здравствуйте, сударыня, – пророкотал густым басом внушительного вида швейцар в обильно расшитой золотыми галунами ливрее. – Рад вашему визиту, заходите скорее в дом, а то на улице нечто несусветное творится.
– Да на нас целые сугробы, как же в таком виде в гости проходить?
– Велика беда, по эту сторону отряхнетесь. А то я у вас одежду приму и очищу.
– Ну спасибо вам, Петр Матвеевич!
Швейцар расплылся от удовольствия, что его назвали по имени и отчеству.
Мы вошли и стали стряхивать снег на ковер, которому по его роскошности можно было бы найти более приличное место, нежели у входных дверей.
– Никак привели гостью на залу с привидениями смотреть? Напугать не опасаетесь? – спросил Петр Матвеевич, аккуратно принимая мою шубку и Петину шинель.
– Ни в малейшей мере. Дарья Владимировна человек редкого бесстрашия.
– Скажите, Петр Матвеевич, а вы сами про все это что думаете? – поинтересовалась я.
– Про странности то есть, что за той дверью творятся? – переспросил швейцар. – Взаправду сказать, не знаю, чего и думать. Может, завелась там некая нечистая сила, может, и нету ничего такого, может, вообще иные причины тем странностям имеются. Хозяйка велела последнее думать.
– А вы сами?
– Да сам я что? Тут ведь такое дело… кхм… говорят, особняк этот построен аккурат на том самом месте, где стоял дом Кулевых!
– Дарья Владимировна приезжая, ей про Кулевых и их дом ничего не известно, – подсказал Петя.
– Да и мне мало чего ведомо. А страсти пересказывать барышне неловко. Вы уж простите меня, но не стану я сейчас про то говорить.
– Не из-за грозы ли? – спросила я.
– Из-за нее тоже, – вздохнул швейцар и счел необходимым перекреститься.
Я глянула на Петю. Как мне показалось, он эти рассказы про дом, где творились некие ужасы, слышал. Петя кивнул утвердительно, и я не стала упрашивать Петра Матвеевича. Он уже успел веничком очистить нашу обувь и щеткой пробежаться по одежде и головным уборам.
– Спасибо за сердечный прием, – поблагодарила я.
– Там открыто? – спросил Петя, указывая на дверь, видимо, ведущую в ту самую залу.
– Сейчас отопру, – пообещал Петр Матвеевич, снимая с крючка внушительного размера ключ.
Зала имела почти квадратную форму. В стене напротив дверей, через которые мы вошли, при строительстве были сделаны окна, но позднее их заложили кирпичом, и остались лишь контуры проемов. У противоположной стены, той, где располагалась входная дверь, имелась колоннада из пяти колонн, показавшаяся мне неуместной в этом не очень большом помещении. Между колоннами и стеной стояли многочисленные вешалки для одежды с развешанными на них костюмами, аккуратно укрытыми чехлами.
Из мебели здесь находились полтора десятка стульев и два небольших легких стола. Один стоял в середине помещения, второй на небольшой эстраде в дальнем конце залы.
Люстр не было, хотя плафоны на потолке и даже крючья для их подвешивания имелись. Для освещения служили многочисленные бра с электрическими лампочками.
Рассмотреть все это много времени не потребовалось.
– А теперь расскажите, что вы здесь успели сделать в те дни, когда являлись сюда в одиночестве, – потребовала я.
– Может, я просто ждал, не случится ли еще чего?
– Тогда вы меня окончательно разочаровали! Вас не спасет даже золотая медаль!
– Ну хорошо, делаю чистосердечное признание. Я сделал то немногое, что было возможно.
– То есть простучали стены?
– Простучал.
– Безрезультатно?
– Ну… колонны пустотелые.
– То, что колонны пустотелые и вообще деревянные, пусть отделаны под мрамор, видно с первого взгляда. Что еще?
– Больше ничего. Разве… Нет, нужно показать.
Петя прошел к левой торцевой стене, стукнул по ней плашмя ладонью. Дошел до правой и повторил удар.
– Ну? – спросила я не слишком вежливо, да и не слишком культурно.
– Не улавливаете разницу в звуке?
– Разница вроде бы есть, – ответила я глубокомысленно. – Но едва заметная. Может, с одной стороны штукатурки чуть больше, чем с другой.