— Пятнадцать сантиметров, — прикинул Рон, — тринадцать — дерево и по сантиметру с каждой стороны — свинец?
— Похоже на правду. Можно прикинуть, сколько потянет.
— Чего прикидывать? — спросил Джейми. — Однажды эта штуковина их подняла. Или опустила, по крайней мере. Для того она и была создана. Нам надо ее починить, и она сделает это еще раз.
Векки колдовала над голенью Боба, который развалился в кресле на кухне. Котенок ловил конец бинта, а мужчина составлял список покупок.
— Масло от ржавчины. Надо бы литров десять. Смазки. Масло и жир. И то и другое. Большие кусачки и несколько хороших напильников, если не справимся кусачками. Маленькую ацетиленовую горелку. Кувалду и зубила.
— В подвале куча зубил, — прервал Джейми.
— А, отлично. Что с тобой, Джейми? Ты прямо приплясываешь. Целая комната сокровищ?
— Ох, сомневаюсь я.
— Да ну? Но что–то еще будет, вы же были уверены.
— Запросто. Но не целая комната.
— Что–то там должно быть, Джейми. Эфраим столько усилий потратил, чтобы люди не добрались до этой комнаты.
— Или чтобы добрались.
— Ну, — сказала Харвест, — если там кто–то и заперт, то давно умер.
Джейми подпрыгнул на стуле.
Боб вернулся к своему списку:
— Понадобится куча тряпок. Много уборки. Как ты, Векки?
Векки посмотрела на Харвест.
— О чем речь, — сказала девушка, — тряпок навалом.
Войдя, Рон направился прямо к раковине.
— Добавьте к списку карманные фонарики, — сказал он, соскребая грязь, — и потом проводку надо починить, чтобы было освещение на чердаке.
После ужина никто, кроме Харвест, не проявлял особого желания продолжить изыскания. Все явно успокоились на том, что никаких новых открытий не будет, а если что и найдется, то в сравнении с комнатой будет незначительным.
Даже Харвест отделяла пинцетом страницы и скрепляла их скотчем с совершенно не характерным для нее апатичным видом. Все, похоже, чувствовали усталость в преддверии грядущих свершений.
Рон перелистывал страницы «Тайны динамического персонального магнетизма». Баунти поднялась с пола, где они соревновались с Векки, пытаясь завоевать расположение киски.
— Ну–ка, Рон, поделись тайнами, — потребовала она.
— О нет! Это не для тебя, моя радость. — Он поднял плаза от книги.
— Почему это?
— Ну, во первых, тебе придется спать головой к северному полюсу.
— Так.
— И нога на ногу.
Пауза. Потом Баунти захихикала. Боб с Векки обменялись пронзительными взглядами и промолчали.
Джейми растянулся на полу, надев наушники, поэтому упустил смысл. Почувствовав, что нечто висит в воздухе, молодой человек убавил звук. Он пришел к выводу, что наушники делают его невидимкой в социально–психологическом смысле. Лежишь себе на спине, глаза прикрыты, и наблюдаешь внимательно, а со стороны — ты отключился. Юноша наблюдал за работающей Харвест. Отсюда, как только девушка наклонялась над своими выписками, открывалась косая щелка между второй и третьей пуговицами ее рубашка Только тень была видна. Волнующая, потайная тень. Томная тень. Как звучит! «Томно–тайная тень.»
С тех пор как они в этом доме, первый раз все собрались вечером на кухне. Котенок? Сомнительно. Мать и Баунти — может быть, но Боба не котенок оторвет от терминала. Рон? Ну, этот только и ищет предлог, чтобы уединиться с Баунти. Может, он вертится тут из–за нее? А Харвест? Она же явно чувствует себя лучше, занимаясь дневником на своем насиженном месте в библиотеке. А он сам? Может, устал от своих специфических изысканий в секретных досье, им же обнаруженных?. Нет! Его аппетит по части информации личного свойства отнюдь не уменьшился. Он, как и все, не в своей тарелке. Только никто, кроме него, этого не осознает. Только он понял: семейство, как в пещере, они жмутся друг к другу из страха перед неизвестным. «Инстинкт», — подумал Джейми. Харвест склонилась над страницей, уставившись в увеличительное стекло. Джейми сел, снял наушники.
— Что–то нашла? — спросил он.
— Нет, пожалуй. Очередной бред.
— Какой бред? Что ты там вычитала в этом старье?.
— Посмотрим, сможет ли кто–нибудь из вас найти здесь какой–то смысл. — Харвест взяла в руки старую тетрадку.
Джейми почувствовал укол ревности. Это же была их личная беседа. Зачем она вмешивает в нее других?
— Эфраим, должно быть, совсем был сумасшедший, — продолжала Харвест. — Но существует физическая очевидность.
— Что еще за очевидность? — спросил Боб.
— Ну, там, пещера, яйца, «задаток». Сами знаете.
— Надо думать, он–то знал, где спрятал свои собственные вещи, — заметила Векки.
— Согласна. Но он сделал это, чтобы доказать нам: все то, что он говорил, — правда.
— Очевидность не из самых очевидных, — сказал Боб. — Нельзя доказать, что ты сказал правду, сказав еще что–то, заведомо правильное.
— Согласна, согласна. Ладно, будете вы слушать?
— Давай, Харвест, — подбодрил Джейми.
— Только имейте в виду, что это отрывки и что не за каждое слово я могу поручится. Хорошо?
Она перелистнула обратно, к первой странице.
— «Теперь Оно всецело во власти отца.» — Оно — с большой буквы. Эфраим всегда пишет с большой, и, похоже, имеет в виду какое–то существо.
— Бабку–ежку, — вставил Рон.
— Я могу продолжать? — спросила Харвест резко.
— Тихо, Рон, — приказал Боб. — Продолжай, Харвест.
— «…во власти отца, но найдено Оно мною. Деревенские последние пять лет сторонились Колдовского Холма. Простому люду было там страшно со времен исчезновения молодых Томаса Купера и Эдвины Марчант».
— Прости, что перебиваю, Харвест. — Боб кашлянул. — Ты права. Он — сумасшедший, или, по крайней мере, у него в башке все перепуталось. Как вам известно, я изучал старую местную хронику. Этих двоих упоминают то и дело в местной газете «Советчик». В «происшествиях» и тому подобное. Томас и Эдвина исчезли более ста лет назад. Эфраима еще на свете не было. Это случилось за шесть лет до других исчезновений.
— Других исчезновений? — переспросила Баунти.
— К дому это не имеет отношения. Такое везде случается. Люди имеют свойство пропадать, как известно. В каком–то году, в восемьдесят восьмом, что ли, было убийство и исчезло несколько человек. Такое, как известно, с людьми случается. Так или иначе, все это было задолго до Эфраима.
— Если только он не был очень старым, — сказала Баунти.
— Вряд ли настолько! — Боб рассмеялся.
Харвест хлопнула тетрадкой:
— Я могу продолжать?
— Извини. Конечно, Харвест.
— Дальше клякса, потом: «да почиют их кости в мире». «В отличие от других птенцов, Оно радовало глаз своей красотой с самого момента рождения». «Пресмыкающиеся уже не могли насытить». «Отвращение к щенку, но это не было для него.» Необходимо, я так думаю, но что необходимо — непонятно. «Любовь, кровь, но страх, тем более паника… может вполне питаться… насекомыми или простым соседством с теплокровными.» Дальше большой кусок испорчен, потом: «Оно растет, а вместе с Ним и Его аппетиты. Крайняя степень ужаса может, кажется, вызвать интоксикацию, и я свободен, с оговорками. Отцу позволено ходить в деревню по Его ужасным делам. Когда Ему хорошо, нам — тоже, но нам отлично известно, что это будет длиться, лишь пока… подсадной баран, ведущий маленьких невинных агнцев.»
— Дальше куча плохих страниц, только отдельные читаемые слова, — продолжала Харвест. Она подняла глаза. Лицо ее было бледно. — Я прочитаю самый конец: «Отец пропитался насквозь слишком крепкими ликерами. Я могу понять его отчаяние. Слишком много людей погублено, чтобы мы могли построить нашу Великую Ловушку, и еще больше — чтобы заманить в нее. Но я не оставлю надежды. Час борьбы пробил. Отец слаб. Я все еще силен.
Узами, которыми Оно привязало нас к себе, Оно должно точно так же быть привязано к нам. Клянусь Господом, Оно не сможет устоять перед жутким лакомым кусочком, который я собираюсь Ему предложить. Отец должен.» — Харвест положила тетрадь. — Все! Я не поняла по этим обрывкам. — Она судорожно глотнула, ее передернуло. Отец подошел и обнял ее.