Он терпеливо дал ей договорить.
— Момоко…
— Момо, — поправила она, схватила Йоши за руку и порывисто поцеловала копчики его пальцев.
Он ощутил прикосновение ее губ и быстро отнял руку.
— Момо… это не моя форма.
— Что? — Она испуганно подняла глаза, — А чья же, Йоши?
— Не важно.
— Чья это форма?
Ответом было молчание. Скрытый смысл прозвучавших слов навис над ними в гнетущей тишине.
— Я ее украл. У мертвеца.
— Как это случилось?
Он снова закрыл глаза:
— Долго рассказывать. Не могу сейчас. Сперва надо подумать.
Момоко поглядела на его согбенную фигуру, потом украдкой на часы. Вороватый взгляд не ускользнул от Йоши.
— Если тебе неудобно ходить ко мне, если у тебя нет времени…
Она рукой закрыла ему рот:
— У меня есть время и всегда будет.
Йоши кивнул:
— Но обещай никогда обо мне не рассказывать.
— Хорошо, обещаю, не буду. — Момоко собралась было встать, но Йоши удержал ее.
— Это очень важно, — не унимался он.
— Знаю. Не скажу я ничего. Честное слово.
— Хорошо, спасибо большое, — вздохнул Йоши и поглядел на нее с робостью, будто извиняясь за свою непростую просьбу.
Момоко положила голову ему на плечо:
— Ох, Йоши, почему ты такой, будто мы чужие? Не надо!
Она ушла, а на площадке осталась косая тень стоявшего в дверях Йоши. Игра тьмы и света до неузнаваемости преобразила его лицо. На одно страшное мгновение показалось, что там стоит какой-то чужой, случайный человек.
В трамвае, со всех сторон зажатая толпой, Момоко то и дело поглядывала на часы. Было поздно. Волчок наверняка заждался. А может быть, и не ждет уже. За окном виднелись темные руины разрушенного города. Казалось, это руины ее прошлого. Наступит день — и на смену ему придет еще неведомое будущее. Кто знает, придется ли ей по вкусу происшедшая перемена. Если она ее вообще заметит.
Глава девятая
Волчок открыл дверь и комнату Момоко своим ключом и теперь сидел, дожидаясь ее, на футоне. Прислонился к стене, закурил, то и дело поглядывая на часы. Он весь день поглядывал на часы, изнывая от нетерпения, когда же наступит этот самый миг в этой вот комнате. А Момоко все не было и не было. Она уже задержалась пару дней назад, но не настолько… Все так же обреченно глядя на часы, он затушил сигарету, тут же закурил следующую. Их драгоценное время. Особенное время, каждый миг которого бесценен, и Момоко это знала. Так почему же она все не идет? За окном совсем темно. Волчок вскочил и принялся шагать по комнате, не находя себе места от беспокойства и досады.
Наконец дверь открылась и вошла Момоко. Он встретил ее колючим, враждебным взглядом и резко бросил:
— Ты опоздала.
В этих двух словах была вся его накопившаяся обида, вся горечь затянувшегося ожидания. Она скинула туфли и извиняющимся топом проговорила: «Прости». Мысленно она все еще была в комнате Йоши.
— Я волновался.
Момоко подошла к Волчку и со вздохом прильнула к его груди:
— Извини, что я так опоздала, что заставила тебя беспокоиться. Впрочем, зря ты волновался.
— А я волновался, и все тут.
Она поцеловала его, с улыбкой заглядывая ему в лицо снизу вверх:
— Бедный мой Волчок.
— Я тебя ждал! — продолжал он с нескрываемым раздражением. — Ты что, не знаешь, каково это — сидеть так и ждать? Воображаешь себе бог знает что.
— Но я ведь пришла.
Он стоял неподвижно, засунув руки в карманы и нервно позвякивая монетками. Момоко терпеть не могла эту манеру — так американские солдаты поигрывали мелочью под носом у девиц в парке Синдзюку.
Наконец несносный звон прекратился. Волчок вынул руки из карманов и раскрыл объятия. Она обняла его, как всегда, и ее комнатка, как всегда, была их убежищем от всего мира, но что-то было не так. Волчок сам не знал что. Может, он все придумал? Или она действительно избегала смотреть ему в глаза?
— У тебя какой-то усталый вид.
— Ну да. — Она отстранилась и присела у жаровни с чайником.
— И что же это тебя так утомило?
Она пожала плечами и продолжала возиться с чайником.
— Ничего особенного.
— Где ты была? — Волчок старался говорить непринужденно.
— На работе, — последовал торопливый ответ, — просто на работе. Мы задержались из-за одной длинной речи. От актера ничего особенного не требовалось, просто текст зачитать. — Момоко выдавила из себя искусственный смешок. Казалось бы, невелика задача.
Вот опять. Момоко весело болтает, все делает как раньше, но что-то не так. Она ни разу на него не посмотрела и говорит с какими-то неловкими паузами. Не важно, что она говорит, главное — не упустить того, о чем она умалчивает. Он прислушивался к малейшим изменениям ее тона, бдительно, как посланный в разведку солдат прислушивается к каждому шороху. И бдительность его была не напрасна. Перед ним была уже не его Момоко. Волчок отступил. Теперь он смотрел на нее глазами стороннего наблюдателя. Ее слова доносились откуда-то издалека.
— Я беспокоился. Вечерами тут бывает опасно.
— Это мой город.
— Да?
Она бросила на него яростный взгляд:
— Как это понимать?
В ее взгляде было столько гнева, что Волчок невольно сгорбился:
— Раньше ты так никогда не говорила.
Момоко протянула ему чашку.
— Ну да, это мой город. Так что можешь обо мне не беспокоиться. Что до усталости, так я уж много лет как устала.
«Хоть бы он ушел», — подумала Момоко. Впервые за все время их романа.
— Я думал, ты вообще не вернешься. Странно, да?
— Да.
— И тем не менее я так думал. Все, мол, кончилось, она не придет.
— Какой ты смешной, — сказала она без улыбки.
Поцелуй в лоб, ответное объятие. Но от второго поцелуя Момоко уклонилась и прошептала:
— Не надо, прошу тебя.
Волчок шагнул назад, посмотрел на часы:
— Может быть, мне уйти?
— Может быть.
Она говорила мягко, с искренним сожалением. Волчок кивнул. Ну что ж, всем случается быть не в духе, всем иногда хочется побыть в одиночестве. Не стоит драматизировать ситуацию.
Момоко проводила его до дверей, пообещала назавтра показать ему одни чудом уцелевший уголок старого Токио и добавила с улыбкой:
— Если сама найду. До завтра. Завтра у нас будет все нормально.
— Занят, не могу.
Волчок сам не знал, как это случилось. Чей-то чужой голос только что сказал Момоко, что Волчок занят, будет работать допоздна. Срочный доклад, непременно надо перевести. Она ведь не обидится?
— Нет, конечно нет, Волчок, я не обижусь.
Прощальный поцелуй, прощальная улыбка, и дверь закрылась. Волчок уже клял себя на чем свет стоит. Ну и болван же он, чертов инфантильный идиот. Но теперь уж поздно: сказанного не воротишь и придется вдвое дольше ждать следующей встречи. Вышел на улицу, сел в одолженный у американцев джип, а в ушах все звучало: «Нет, не обижусь». И ведь действительно не обидится. Могла бы сказать: «Какая досада», могла бы хоть для виду расстроиться. Ан нет. Волчок залез в машину в полной уверенности, что Момоко была даже рада. Впервые за время их знакомства ее радость была ему не в радость.
Момоко сидела у себя в комнате. Она услышала, как взревел мотор, а потом звук растворился в тишине ночного города. Порой эта тишина бывала страшной, она каждую ночь не давала забыть о том, что все изменилось и не стоит даже пытаться жить так, будто все может стать, как раньше. А иногда Момоко любила сидеть на выстланном циновками полу и слушать эту тишину. Но сегодня тишина подчеркивала ужас того, что случилось. Момоко вновь и вновь слышала разговоры прошедшего дня. Вот Йоши требует, чтобы она никогда не упоминала о нем. Сколько раз ей пришлось повторять обещание, пока он ей поверил. Потом Волчок. Конечно, он наврал. Глупая, бессмысленная, детская ложь. Она так же врала своим одноклассницам в Лондоне, когда знала, что ей не с кем пойти на намечающуюся вечеринку, когда чувствовала себя лишней, когда ее приглашали только из вежливости. Поэтому она сочиняла, что у нее, Момоко, есть планы поважнее. То есть врала, как сегодня Волчок. Момоко вздохнула, тихо улыбнулась про себя и покачала головой, потому что в этой лжи она чувствовала всю тяжесть его любви.