– Ты ничего такого не слышишь? – осторожно спросил Мэй.
– Я думал, – ответил Брайант, по традиции оставив без ответа простейший вопрос. – Этот тип, твой приятель, он что, продает свои услуги? – Он нетерпеливо покопался в чаше своей трубки, но, заметив над головой Джона табличку «Не курить», неохотно засунул вересковую подругу в верхний карман. – Научная информация – ценный товар, а в Музее Лондона вряд ли хорошо платят. Не стоит завидовать другу из-за того, что он подрабатывает на стороне.
– Да с чего ты взял, что я ему завидую? И в мыслях не было, – сказал Мэй. Между тем Лонгбрайт расчистила место на столе и поставила две кружки крепкого индийского чая. – Город бы просто не выжил без теневой экономики. И этот тип мне вовсе не друг. Не люблю я его – напыщенный зануда. Я просто хочу выяснить, что он задумал.
– Даже такой дурак, как Раймонд Лэнд, и то сообразит, что если какой-то музейный работник заимел кучу денег, совсем не обязательно посылать двух новых сотрудников рыться у него в помойке. Может, он выиграл на скачках или подрабатывает таксистом?
– Между прочим, Раймонд у себя в кабинете, – предупредила Лонгбрайт. – Его гольф отменился из-за дождя. Не дай бог услышит, как ты о нем отзываешься.
Мэй подождал, пока сержант вернется к себе в кабинет, и продолжил:
– Артур, ты не понял.
– Так объясни.
– Гарета Гринвуда я знаю уже много лет. Странно, что ты с ним не встречался, ведь он тоже водит экскурсии – «Поздние викторианцы» по пятницам, «Лондонский порт» в первое воскресенье месяца, утром. Вы наверняка с ним пересекались.
– Да этих гидов сотни, причем половина – неофициальные, – проворчал Брайант. – Что я, по-твоему, должен всех знать? Давай дальше.
– В общем, Гринвуд – блестящий ученый, у него степень магистра по новой истории. Моника, его жена, забила тревогу – позвонила мне пару дней назад и сказала, что он получил заказ от некоего посетителя музея. Тот платит Гринвуду приличную сумму за оказание какой-то незаконной услуги – часть авансом, часть по выполнении работы. Видимо, это еще и очень опасно: на прошлой неделе Гарет составил завещание.
– А откуда она все это знает?
– Он типичный ученый – рассеянный, не от мира сего. Когда он за работой, то его ничем не отвлечешь – хоть из пушки пали. В прошлую пятницу Моника высадила мужа у станции метро «Барбикан», а потом заметила, что он оставил в машине кое-какие бумаги. Она пошла за ним и увидела его в обществе какого-то скользкого типа. Незнакомец протянул Гарету пачки записей и начал объяснять суть его задачи. Понимаешь, Гринвуд и раньше попадал в истории. В первый раз он не был виноват, вляпался по наивности. Дело в том, что друг одного из покровителей музея предложил ему редкий образец лондонской скульптуры. Гарет явно не проверил происхождение вещи – иначе бы он знал, что она украдена. Городская скульптура никогда не была под строгим учетом, а совсем недавно на черном рынке коллекционеров как раз начали продавать крупные вещи. Статуя оказалась одной из двух граций, больше века простоявших на Хейверсток-Хилл. Представь себе, Гринвуд каждый день проходил мимо скульптуры по дороге к метро и не узнал ее, когда ее предложили музею. Его коллеги проявили сочувствие и сделали что могли. Самых благонамеренных исследователей нередко вовлекают в мошенничество, шантаж и воровство. Что бы мы ни думали о человеческих качествах Гринвуда, он был и остается одним из лучших лондонских экспертов, и будет ужасно, если он снова попадет впросак. Он наотрез отказался обсуждать новую работу с женой, вот она и забеспокоилась.
– И поэтому ты отправил Миру и Колина рыться в его мусорных баках? Пойми, Джон, ты развязываешь Раймонду Лэнду руки, чтобы он мог сдать нас министерству. Почему бы тебе просто не поговорить с Гринвудом?
– Это невозможно, – с явным смущением ответил Мэй. – Мы ведь с ним вроде как соперничали, и, знаешь, он все еще на меня сердится.
– Нет, не знаю. В чем вы соперничали?
– Ну… та дама, на которой он женился. Видишь ли, я первым начал с ней встречаться и как раз собирался с ней порвать, а тут она познакомилась с Гаретом… В общем, мы ничего ему не говорили о наших отношениях, а потом он сам обо всем узнал… в неподходящий момент.
– Погоди-ка, так весь сыр-бор из-за женщины? – Брайант с трудом сдерживал смех. – Вечно у тебя шашни с замужними дамами. И когда было дело?
– В июне семьдесят восьмого.
Тут Артур не смог больше сдерживаться и громко расхохотался:
– Больше двадцати пяти лет назад! И ты хочешь сказать, он до сих пор точит на тебя зуб?
– Ученые способны, как ты выражаешься, точить зуб до самой смерти. Они по природе своей одержимы. Ладно, Артур, не так уж мы тут и надрываемся. Я просто хотел загрузить Мангешкар и Бимсли работой. Сам понимаешь: если у нас мало дел, городская полиция повадится брать наших людей, а если это случится, отдел закроют навсегда.
– Чепуха. Зачем тогда было в рекордные сроки ремонтировать здание?
– Это произошло бы в любом случае, ведь здание – ценная собственность полиции. Ты, кстати, слышал о новомодном полицейском магазине, который хотят здесь открыть?
– О каком еще магазине?
– О, это одна из любимых идей министерства – районный клуб, где офицеры в штатском могли бы общаться с местными жителями. Тут продавались бы товары по лицензии городской полиции – например, детские игрушки. В общем, начальство хочет устроить здесь что-то вроде полицейского Диснейшопа, и они непременно добьются своего, как только вытряхнут нас отсюда.
– Раймонд был недоволен, что я взялся за дело Рут Сингх, – напомнил Брайант, – так что нам не с руки заниматься твоим исследователем…
– Артур, это отняло всего несколько минут, причем Мира кое-что нашла. Смотри. – Он разгладил скомканные чеки. – Гринвуд только что потратил несколько сотен фунтов на альпинистское снаряжение – по последнему слову техники.
– Допустим, он решил полазить по горам.
– Не будь идиотом – ему за шестьдесят, и у него хронический бронхит.
– Ну, тогда я не знаю. И зачем тебе в это впутываться?
– Повторяю для тупых: Гарет обладает узкоспециальными знаниями. Ценными знаниями, которые можно использовать в дурных целях.
– А я-то думал, он историк.
– Да, но он специалист в очень любопытной области. Сфера его интересов – реки, а точнее, подземные реки Лондона.
Наконец-то Мэю удалось заинтриговать Брайанта.
– Это другое дело. Подземные реки до сих пор пролегают в важных районах города. Например, под Букингемским дворцом и даже под зданием парламента.
– Неужели? Я думал, все они давно пересохли.
– Ничего подобного. Конечно, эта тема – идеальный повод для пересудов и ложных догадок. Тут и вправду много неясного: во-первых, у нас нет точных сведений о размерах, расположении и количестве лондонских рек, во-вторых, мы не многое можем видеть собственными глазами и у нас нет возможности сравнить то, что было раньше, с тем, что сейчас. В результате остается только отслеживать грязные ручейки воды, пробивающиеся между сточными отверстиями, и пятна жижи на пустырях.
– Так зачем вообще этим заниматься?
– Затем, что русла рек предопределили очертания наших улиц в той же степени, что и древние изгороди. Всей своей структурой Лондон обязан рекам. Они артерии, вокруг которых нарастала плоть.
– Но откуда ты все это знаешь? – спросил изумленный Мэй.
– Я разрабатывал надземную экскурсию по маршруту Каунтерс-Крик. Теперь там проходит железнодорожная ветка от Кенсал-Грин до Олимпии, Эрлз-Корта и Темзы. Мы довольно подробно изучили эту тему, но потом отказались от своего замысла – слишком уж трудно переводить группы через заграждения. Знаешь, река Вестборн выходит на поверхность как Серпентайн. Многие старые речные русла перемешались с викторианской канализационной системой. Тебе не кажется, что в невидимых частях города есть что-то непреодолимо волшебное? Все эти крыши, сточные трубы, опечатанные здания – мысль о том, что с ними карта города изменилась бы до неузнаваемости и на ней возникли бы доселе невиданные пейзажи…