Сразу же, как меня пронзило понимание происходящего, я почувствовал затылком упорный и недружелюбный взгляд за спиной. От неожиданности я выронил кружку, и она разбилась, разлетевшись на множество осколков, разрушая архитектурное сооружение итальянских мастеров. Но, обернувшись, мне предстояла встреча только с пустой квартирой. Никого не было и быть не могло. Но что-то мой глаз приметил, что-то настолько маленькое, но в то же время отмеченное принадлежностью к другой природе. На расстоянии в несколько шагов от меня обнаружился подозрительный разрезик, настолько маленький, что его можно было бы и не заметить, но он истекал истинной чернотой, приковывающей взгляд, выделяющейся своей неестественностью. Разрез не принадлежал ни одной вещи, только повис в воздухе, словно рана, нанесенная самой прозрачности, самой идее бытия. Пальцами я ухватился за его края, и они вошли во что-то мягкое и теплое, и начал растягивать, как жевательную резинку. Он с легкостью поддался на подобные манипуляции и стал разрастаться, забирая с собой окружающие цвета и делая всю квартиру и её наполнение очень тусклым, практически серым. Теперь это была кровоточащая рана, извергающая густую и плотную бездну, расширяющуюся дальше уже без моей помощи. Чернь, оставшаяся на пальцах, такая вязкая, начала распространяться, окутывая и меня, словно отсоединяя от своего тела, позволив наблюдать, как оно покрывается пленкой, как и комната. Когда все цвета пропали и не осталось ни одного места, не затронутого новой материей, произошла вспышка, оглушительный взрыв, сильнее, чем тысяча солнц, вернувшая всё на место, включая меня в своё тело, воссоединив союз материи и души. Я снова находился один в потускневшей картине обычной квартиры, поставленный на колени нестерпимой болью. Руки-тиски, сдавливающие раскалывающуюся голову – объект окончательного откровения, ознаменовывали пробуждение от заблуждения. Это была оглушающая боль вины и незаметная свобода, больше ничем не скованная. Они возникают вместе, и когда ты принимаешь вину, начиная трезво смотреть, то получаешь и собственную свободу от осуждающих демонов сердца, проклинающих язычников сознания и ложно направляющих призраков огорчения и неуверенности. Я долго бегал от себя, но теперь выбрал прозрение.
Я – лжец, и впервые честен сам с собой. Всегда я чувствовал себя потерянным и отчужденным, каким-то неестественным. И многое успело произойти неприятного, что пошатнуло меня. Теперь я знаю, что никогда не любил Её. Меня никогда по-настоящему не интересовало ни Её тело, наполненное жизнью и красотой, ни Её душа, сияние которой видел каждый. Я никогда не был хорошим другом или любовником, вечно всматриваясь в прошлое, потерянный в настоящем. Всё наполнение столь непритязательной жизни казалось ложным, глупым и ненастоящим; созданная в начале иллюзия любви только ухудшила моё существование, что стало более неуместным, чужим, одиноким, а вписанная иллюзия измены, созданная чтобы скрыться от вины, сделала его прогнившую суть недостойной, более противной и низменной, чем раньше, усугубив внутреннее неприятие самого себя. Я убил Её, а эта квартира стала нашей могилой. Некоторое время мне удавалось держаться на грани, не замечая, притворяясь здоровым, прикрываясь рутиной, но в один день пропасть разверзлась, и оно вылезло, захватив, забрав с собой и нанеся мощнейшее поражение, что откинуло на далекое расстояние болезни. Меня заперли в комнате коварного заблуждения.
Мой внутренний голос, строгий, четкий и захватывающий интонацией – идеальный, одним словом, открывал для меня закрытые двери памяти. Выслушивая его, проносящегося через все тело, излечивая и восстанавливая каждым верным словом, мне возвращались права хозяина.