Здесь больше нельзя находиться. Душная металлическая клетка с примесью иллюзорного бетона сломалась; наступил новый яркий день побега, день свободы, день принятия вины. Я поднялся с колен, и это было похоже на искупление, возрождение в святой воде. Я был чист от порочных тайн и обжигающих недомолвок. Холодные стены, между тем, продолжали стоять и сохранять видимое безразличие, не сдаваясь до конца. Каждый мой шаг в направление к двери эхом разносился по коробке, заполненной мёртвыми, ненастоящими вещами, притворяющимися чем-то безобидным.
Захлопывая дверь, я понимал, что всё осталось позади, и этот враг оказался побежден. Не имело значения, сколько раз пришлось пережить регресс, важность составлял только окончательный итог. Спускаясь по лестнице вниз, я был готов захлопнуть очередную дверь.
На безлюдной улице властвовал день. Тёплый весенний ветерок трепал мои волосы, а молодое солнце, немного стесняясь, раздаривало своё тепло. Недалеко от входа припарковался старый фордик, требующий срочной мойки. Вышагивая по знакомой улице, я собирался дойти до того места, где можно покончить с ложью. Начало там, где конец. И это условие было продиктовано до меня, и даже здесь его нельзя нарушить. В лазурном незамутненном облаками небе кружились небольшие стаи траурных птиц – символы, припадки слабости и колебания уверенности. Кто их не знал, когда брался за что-то стоящее, не зная будущего? Когда бросал вызов системе, догадываясь о возможном поражении? Это были они – смутьяны и посланники страха, вечно непобедимого и наслаждающегося страданиями. Возникнув из ниоткуда, один из мрачных участников сего культа подлетел ко мне, больно клюнул в плечо, вырвав небольшой кусочек кожи, и присоединился к своим сородичам. Я старался не обращать на них внимания, попросту игнорируя их крики, способные остановить кровь в жилах и пустить мороз по коже, потому что в них слышалось что-то от человека. Они сопровождали меня до последнего погашенного фонаря, кроваво ужаливая и создавая ужасные звуки, пока не улетели, испуганные бурной рекой. Здесь я стоял так давно и слепо, не зная дальнейших действий. И перила моста тогда были украшены изящными рельефами загадочных существ, а теперь они превратились в обычные геометрические узоры, не вызывающие ничего, кроме ненависти и уверенности в осуществлении задуманного.
Удерживаясь за перила, я смотрел на чёрную бушующую воду, неограниченный никакими барьерами. Тень сомнения подкралась сзади и удерживала руки, привязывая их к узорам, сплетая в единое целое так, чтобы никто не смог различить, где начинается конструкция моста и заканчивается человек, и ноги, сдерживая их от последнего шага, наполняя свинцовой тяжестью. Это было трудно преодолеть, гораздо труднее, чем представлялось, пока я находился в квартире. Конечно, сделать последний шаг, даже если он верен, всегда сложно. Но за такими шагами открывается новый мир и новая жизнь. Тело не хотело слушаться меня, и страх остаться в этом кладбищенском городе подступал к горлу, прогрызаясь дальше по спине. Неожиданно возникшие голоса начали меня умолять не делать этого, затягивая обратно за перила, туда, где безопасно. Они раздавались везде, по-женски визжа от страха смерти и по-мужски басом говоря о безумном недоразумении, о минутном помутнении рассудка. Простой я так здесь хоть одну лишнюю минуту, вся храбрость улетучилась бы, позволяя голосам "спасти" меня. Глубокий вдох, звон в ушах, и со стороны я вижу, как быстро устремляется растворяющийся человек в пучину чернейшей воды.
8
Как назвать то состояние, в котором я находился, располагаясь в неудобно продавленном кресле и читая газету? Наверно, одиночество подойдет лучше всего. Да, пускай именно так. Я вылетел из букв, составляющих строчки очередной статьи, и попал в чужое противное тело. Или моё "я" находилось в подвешенном состоянии, до конца не определившись, где же остаться в итоге. В голове пульсировала боль; она растягивала и замедляла видимый мир, приковывая именно к этой точке зрения, к этой хрупкой оболочке, концентрируя на себе. В моих руках находилась старая газета трехлетней давности. Скорее всего, пока меня не было, глаза по инерции бегали по заевшим строчкам. Здесь это была единственная газета, которую можно прочитать. Статья о поимке опасного серийного убийцы, потревожившего далекий тихий город и остановившегося на отметке в восемь жертв, больше не вызывала какого-то эффекта, кроме сухих букв да усталости в глазах. В очередной раз пробегая по въевшимся строчками, где преступником оказался криминалист, слова окончательно потеряли свой вкус, свой смысл. Скорее всего, про это событие уже никто ничего не помнит, оно потонуло в куче таких же жестоких монотонных новостей. Зато про него помним мы, пациенты этой лечебницы, но не уверен, что кто-то уже понимает, насколько подобные события ужасны на самом деле. Но я более чем уверен, что современный расклад не изменился, и мир продолжает с радостью закапывать себя глубже, охваченный огнем насилия.