С приходом очередных трех женщин, мало отличавшихся от двух, уже бывших в этой комнате, достаточно просторной, чтобы вместить практически всех пациентов лечебницы разом, в моей голове до конца сформулировалась мысль. Здесь практически все женщины на одно лицо – иссохшиеся, болезненно спокойные и бледные; впрочем, как и мужчины. Но меня поразило не это откровение. Моя отчужденность объяснялась очень просто – и этот мир такая же иллюзия. Меня не покидает ощущение пустоты и непринадлежности на протяжении всех этих событий, теперь, определенно, сюрреалистических. Разве может такое происходить на самом деле? Конечно, нет. Даже если взять эту больницу, разве могут ещё существовать места так сильно застрявшие во времени? Это же вздор! Теперь я спрашивал самого себя: "А на самом ли деле я нахожусь в реальном мире?". Более того, а была ли реальна моя вина? Или она принадлежит мне пока я здесь, в очередной иллюзии на пути к освобождению? И болезнь может снова ударить исподтишка, когда думаешь, что всё прошло. Так почему же это коварство обошло стороной меня? Оно не обошло. Я до сих пор был пленником иллюзии, более искусной, чем раньше. Сомнения по поводу реальности окружающего мира не возникают только во снах; иллюзии же запутывают сильнее, перенимая некоторые особенности действительности. Необходимо вырваться.
В комнату вошли двое пациентов под руководством второго санитара, с такой же щетиной и впавшими глазами, как у первого, но более молодого и рыжего. Это было щелчком для меня. Я встал с кресла и направился к ним, попросив медицинского работника провести меня до палаты. Необходимо всё продумать. Со мной решил отправиться старый, уставший здесь стоять всё это время, наблюдая за теми, кого он уже не считал людьми. И, в какой-то степени, я его понимаю – мы никчемны для общества, лишние; и наши чувства взаимно погасли. Мы вышли из комнаты и направились в сторону палаты. Мужчины и женщины располагались в разных корпусах, имея возможность встретиться только в общей комнате досуга; для особо буйных и опасных здесь были отдельные комнаты, но туда попасть не хотелось; хоть это и иллюзия, моя уверенность всё возрастает, но оттуда сбежать сложнее в любом случае. Поэтому я продолжу вести себя учтиво, никоим образом не вызывая подозрений. Мимо нас прошла санитарка, молодая девушка, недавно устроившаяся сюда. Она везла инвалидную коляску, в которой сидел непримечательный старичок с выбритым лицом. Хоть он и выглядел перышком, с тонкими ручками и пергаментной кожей, санитарка прикладывала много усилий, чтобы пройти с ним несколько метров. Я посмотрел в окно – в нем отражались наши выцветшие фигуры, а за ними небольшой дворик, высокие стены, где-то вдали реденькие деревья и тучное небо. На улице накрапывал небольшой дождь. Эта картина так впечаталась в глаза, что я не замечал больше ничего, до тех пор, пока мы не оказались возле двери, ведущей в палату.
– Ты сегодня все таблетки выпил? – неожиданно спросил санитар.
– Конечно, – ответил я. По началу, их приходилось пить, потому что не было выбора, а позже меня обучили как правильно избавиться от них, незаметно для врачей. Именно благодаря этому я сохранил трезвость рассудка и не стал безвольной зомбированной куклой, не разбирающейся ни в датах, ни в количестве пальцев на руках. Санитар внимательно посмотрел на меня, словно пытаясь проверить искренность моего ответа, а потом показал рукой на дверь. Я вошел и направился к своей койке. Она была грязная, и, как все остальные, пахла грустью, хлоркой и сыростью. Здесь сильнее всего ощущался намек на болезненную старость, её тяжесть. Спать не хотелось, но надо было продумать план побега, побега не из этой Богом забытой больницы, а из очередного иллюзорного мира, чтобы окончательно пробудиться и перестать блуждать в переходах затуманенного разума.