– Ты прав, я не собирался этого делать.
– Только почему это происходит?
– Знаешь, – мне вспомнились строчки, которые давно запали в душу, – Платон в одном из своих диалогов сказал, что если люди, стоящие на страже законов и государства, таковы не по существу, а только такими кажутся, то ты увидишь, что они разрушат до основания все государство, и только у них одних будет случай хорошо устроиться и процветать. И я с ним согласен. Только добавил бы, что, если почва благодатна, то растения будут набирать силу и разрастаться, но если почва уже осквернена, то на ней ничего не будет расти. Пока земля будет подвластна заражению и скверне, ничего хорошего на ней не вырастет. Понимаешь?
– С Платоном тяжело не согласиться, это верно. А твоё дополнение, мне кажется, не лишено смысла, но слишком смело сказано для того, кто сам подвержен скверне.
– И тем не менее, я имею право говорить.
– Конечно.
После этого наступила тишина. Нам было больше не о чем вести диалог. Начинать первому мне не хотелось, а он был занят, со всем вниманием поглощенный поездкой; к тому же, я понял, что не настроен на дальнейший разговор; разморенному мне оставалось лениво смотреть в боковое окно, где деревья быстро проскальзывали мимо, пряча за своими стволами мистическую темноту. Рукой я опять нащупал бумажку, про которую успел забыть.
Моему попутчику, скорее всего, стало скучно наблюдать за одинокой дорогой, которая не таит в себе опасностей и вызовов, поэтому он решил включить радио. Вместо песен или болтовни ведущих раздавались только помехи, приносящие с собой тревогу, но водитель не отчаивался, продолжая искать живую станцию. Вскоре, он нашел частоту с не самой дурной музыкой, но буквально через пару минут, и она потухла, заполнив эфир новой волной белого шума. Ему надоел этот безрезультатный поиск и, посмотрев на меня, он спросил:
– Не против, если я поставлю диск?
– Без разницы.
– Хочу заглушить возникающие мысли.
Он потянулся рукой к бардачку, открыл его и ловко вытянул какую-то белую коробку, из которой также быстро достал диск. Заиграла незнакомая тяжёлая песня:
You dig in places till your fingers bleed
Spread the infection where you spill your seed
– Мрачновато, – мне не особо нравилась такая музыка, но это было лучше, чем ничего, – Здесь гитара ревет как монстр из глубины мироздания, разбуженный тревогой.
– Поэтично сказано, но позволь песне увлечь, прими атмосферу этой дорожной ночи. Разве ты не видишь, что этот монстр всё время следит за нами?
Я всмотрелся в изорванное тьмой полотно леса и действительно увидел два бегущих за нами глаза. Больше мы не разговаривали; оставшуюся дорогу я попеременно всматривался то в окно, наблюдая за неотстающим чудовищем, то на водителя. Он часто трогал свой подбородок, словно его вечно терзали какие-то мысли, от которых он никак не мог освободиться, даже занятый другим, и музыка здесь никак не могла исправить ситуацию. Свет вырывал впереди небольшие куски дорожного полотна, и в воздух взмывались опавшие редкие зелёные листья.
Мы достаточно долго продолжали ехать в никуда, следуя дороге и слушая музыку, пока не возник хорошо освещенный участок слева от трассы: деревья в округе расступились, освобождая место для большой двухэтажной коробки – упомянутому в разговоре бару с бестолковым названием "Крылья ворона". По ощущениям, это единственное живое место, к которому тянутся страждущие мотыльки; самые разные машины, включая и мощные фуры, занимали всё свободное пространство вокруг заведения: сложно было представить, где можно припарковаться, но мой компаньон быстро нашел своё свободное место.
– Мы и приехали, – с ноткой предвосхищающей радости, разрушающей очередное инструментальное соло, проговорил водитель, – это тот самый бар, про который я говорил тебе.
– Собираешься напиться в стельку? – решил поинтересоваться я, не излучая любопытства, но хотелось осадить его возникающее веселье.
– Нет! Ты что? Я приехал сюда за другом. Я вообще не пью. Выходи, – и сам быстро юркнул из машины.
Мне пришлось поспешить за ним, да и особого желания оставаться одному в салоне тоже не было. Хлопнув дверью машины (недостаточно громко), я начал жадно дышать, снова влюбляясь в давно забытый запах ночи, резины и дороги. Я действительно просто не мог остановиться. Уверен, водитель смотрел на меня как на недалекого идиота. Но я ничего не мог поделать с собой. Запах возвращал моё детство – такие милые сердцу воспоминания снова ярко давали о себе знать. Воспоминания о моем отце, тогда ещё сильном и молодом, о местах, расположенных далеко за городом, ограниченных непроходимым лесом, куда мы приезжали по работе, спокойствие и радость, которые больше не ведомы в этой разочаровывающей жизни – вот что значил этот любимый до боли запах. Мне стало очень грустно. Ностальгия сильно увлекла – водитель ускользнул в бар, не проронив ни слова. Я достал сигарету и закурил – слишком стало приятно и паршиво от всех этих воспоминаний про умиротворенное детство. Окинул взглядом так называемый бар – если бы не свет в окнах, я бы подумал, что он заброшен уже лет десять: обшарпанный, неприглядный и недружелюбный. Там столько народу, должно быть, собралось, а никаких звуков – гробовая тишина. Отвернувшись от него, я сконцентрировал все свое внимание на пустынную трассу и попытку осознать, что делать дальше. Удивительно, как прекрасно запомнились приятные события детства, и никак не хотели вспоминаться другие куски моего существования, произошедшие совсем недавно. Казалось, что они скрываются под несрываемой мантией страха и тревоги, при прикосновении к которой зарождалось беспокойство. Я чувствовал себя так одиноко, не понимая, что происходит. Глубокая тоска, причину которой никак не удавалось установить, нещадно терзала: словно моя душа ищет тот самый дом у могущественного затерянного дерева, находящегося где-то за пределами познания. Я выглядел чужеродным элементом в теле нынешнего мира, не принадлежащим ему, но что оставалось делать, кроме как выбросить докуренную сигарету и нехотя отправиться в этот гнилостный бар.