– Милый, тебе необходим покой, – прервав ночную тишину, произнесла Она, – если вдруг проснёшься и тебе будет плохо, сразу разбуди меня. Утром я зайду в аптеку и куплю антибиотики, чтобы поскорее вылечить тебя. Хорошо?
– Хорошо, хорошо, хорошо, – машинально и бессвязно, очень тихо, словно молитву, я начал повторять это слово, не понимая, что произношу. Поймав себя на бессмысленно странном проговаривании одного слова, распадающегося и не имеющего прежнего звучания, я замолчал, закрыв глаза в поиске забвения.
Больше Она ничего не говорила, только укутала меня одеялом и продолжила думать о своем.
Становилось очень душно и хотелось хоть немного выпутаться, чтобы слегка охладить кожу. И в то же время не хотелось совершать какие-то действия, не хотелось больше думать о проблемах, которые съедают меня каждый день лучше любой болезни, не хотелось переживать и страдать – все было противно до смерти. Особенно противно было находиться в этом несовершенном теле, зараженном, разлагающемся, грязном, омерзительном. Не хотелось чувствовать его, будучи заточенным в грудной клетке этого отвратительного существа. Не хотелось находиться рядом с Ней, готовой страдать и обманываться дальше. Я стремился впасть в первородную бездну, когда закрывал глаза, но меня подхватил Гипнос и унёс в другую область.
3
И нашёл себя распростертым посреди невероятной красоты. Зелёный мир, завораживающий и обдуваемый освежающим ветерком. Тело приятно ощущало под собой мягкость высокой травы, утопая, как в потерянном море, таком девственном и свободном. Поднявшись, передо мной предстало поле, охваченное миллионами удивительных растений, напоминающих взрывы красок в миниатюре, многие из которых заявили о себе впервые. Вблизи от меня находилась охапка ярко-красных растений; их цветки напомнили маленькие рупоры граммофонов, но это было бы слишком грубое сравнение для столь изящных творений с выходящими по центру длинными тычинками. Рядом приютился и белый дурман, знакомый по старому книжному увлечению. Глаза узнавали скопление жёлтых тюльпанов и такого же цвета растений, напоминающих небольшие солнца, отправляющее свои лучи навстречу всему миру; справа кучкой сгруппировались небольшие кремовые таблеточки, похожие на ромашки; чуть дальше гордо и хладнокровно приютились несколько слезинок пастушка, переносящие любые морозы; не обойтись было и без нарциссов и удивительно распушившихся красных пионов, что образовали небольшой пылающий круг слева: своё пристанище нашли самые разнообразные прекрасные представители, собранные вместе из самых далеких уголков земли. Эта картина радовала глаз своей красочностью и невероятно опьяняла букетом уникально приятных запахов, не мешающих и не сталкивающихся друг с другом. Среди этого теплого собрания сильно выделялись синие растения, что пушистыми шариками недружелюбно отделились от остальных собратьев. Рассматривая все эти цветы, я удивлялся, как природа смогла создать такое необычное, неповторяющееся чудо. Словно впервые обретя настоящее зрение, я гулял по этому полю, позволив себе не думать ни о чем. То самое место, о котором так часто и беспокойно грезил, желая скрыться от быстро происходящего, окружающего, неподвластного, убегающего мимо. Здесь всё не имело того важного значения скорости и быстроты, безумного темпа, от которого голова начинает ходить кругом и все мысли сводятся к остановке. Тут можно было прислушаться к самому себе. Но внутренний голос, бушующий и неуспокаивающийся, не мог позволить так долго чем-то наслаждаться; он начал ронять другие семена в эту непорочную землю, и то были семена сомнения и паники. И всё вокруг стало только наигранно спокойным, не потеряв свою изумрудную чистоту, но обретя новый, невиданный ранее, оттенок тревоги. Сразу же, без предупреждения, меня охватило мрачное состояние – я никогда не должен был оказаться здесь. Сердце болезненно разрывалось, находясь посреди первозданной чистоты. Словно, я что-то забыл, но тревога и паника от этого не исчезли, тяжело и нудно надавливая на органы, вызывая тошноту. Вдыхая поглубже ничем не оскверненный воздух, наполненный ароматами, вызывающими теперь рвотные позывы, я услышал неожиданный звук; то было ржание лошадей. А через небольшой промежуток времени я воочию увидел тех, кто нарушил эту благоговейную тишину. Гордые существа, что грациозно играли, наслаждаясь природой, не обращали внимание на осквернителя столь волшебного места. Захотелось подойти поближе, но что, если они испугаются меня и убегут, прекратив резвиться, как беззаботные дети, видящие кристальную чистоту мира? Я продолжал завороженно на них смотреть, желая только обнять лошадь за её теплую шею, посмотреть в понимающие огромные глаза, погладить, ощущая рукой трепет вольной жизни. Не всем повезло так, как им, избежавшим оковы рабского угнетения. И пусть они никогда не узнают страданий внешнего мира. Но и мне не стоило простаивать попусту, необходимо было куда-то идти. Отвлекшись на лошадей, я позабыл про боли, но они предательски вернулись только стоило мне сосредоточиться. С иглами в животе и тошнотой, подкатывающей к горлу, чувствовалась неудовлетворенная потребность в постоянном движении. Оставляя животных наедине с тихим царством, я ушёл, не позабыв про переживание скрытой тревоги. Она заполняла мою голову, и от неё не представлялось возможным избавиться. Впереди раскинулся неизведанный мир, и каждый шаг позволял ощутить себя первопроходцем, пишущим новую историю. Травы не становилось больше или меньше: она равномерно окружала меня, внешне не меняясь, куда бы ни обратил взор, и было неприятно грязью осквернять священную землю. Я шёл с усиливающейся болью, с каждым шагом все более угнетающей, а окружение и не помышляло измениться, заставляя думать о бессмысленности такой ходьбы, и своей красотой начинало вызывать отвращение, словно намекая на ту темную субстанцию, глубоко засевшую во мне, имя которой вертелось на языке, но оставалось безымянным.