Привыкли ею там. К тому ж опасней,
Чем тут, нигде не будет мне. Пусть небо
Назначенный мне искус соразмерит
С моими силами. Идем, пастух!
(Уходят.)
Входят два брата.
Старший брат
Сверкните, звезды, хоть на краткий миг,
И ты, о месяц, путников надежда,
Яви свой бледный лик из толщи туч
И низложи Хаос, что здесь царит
В ночи, усугубленной вечной тенью.
А если сумрак, черный узурпатор,
Сильней тебя, пускай хотя б ночник
Блеснет сквозь щели хижины убогой,
И луч его дрожащий нам послужит
Тем, чем Медведица Большая - грекам
И финикийцам - Малая.
Младший брат
А если
Не озарит нас свет его отрадный,
Пусть мы услышим тихий перезвон
Овечьих колокольчиков в загоне,
Или свирель пастушью, или первый
Крик петуха, который извещает
Подруг пернатых о рассвете близком,
Нам даже это будет утешеньем
В темнице из бесчисленных ветвей.
Но где ж сестра? Где удалось укрыться
Несчастной деве от росы холодной
В ночном лесу, меж терний и волчцов?
Быть может, служит ей земля постелью
И к жесткому стволу она приникла
Тяжелой от тревоги головой?
Что, если, перепуганная насмерть,
Она, пока мы рассуждаем тут,
От голода иль жажды изнывает?
Старший брат
Спокойней, брат! Не надо омрачать
Рассудок свой картиной бед грозящих.
Коль все равно они стрясутся с нами,
Не стоит торопиться им навстречу,
Заране предугадывая их;
А коли не стрясутся, нам придется
Краснеть за страхи ложные потом.
Так разумом тверда и преуспела
В науке добродетели настолько
Сестра у нас, что я тебе клянусь:
Ни полночь, ни безлюдье (а другая
Опасность вряд ли ей грозит) не властны
Покой ее душевный возмутить
И мысли привести в разброд постыдный.
Поверь, так лучезарна Добродетель,
Что видит, как ей поступать и в час,
Когда луна и солнце тонут в море.
К тому ж подчас стремится даже Мудрость
С Раздумьем, лучшим пестуном своим,
Побыть вдвоем: удобнее и легче
Ей в одиночестве расправить крылья,
Чем в суетливой толчее мирской.
Тот, в чьей груди горит источник света,
И в полночь ярким солнцем озарен;
А тот, чьи мысли низки, сердце черно,
Впотьмах бредет и в ясную погоду.
Он сам - своя темница.
Младший брат
Спору нет,
Задумчивое Размышленье любит
Безмолвие уединенной кельи,
Где неприкосновенней, чем в сенате,
Вдали от шумной черни восседает,
Затем что никому расчета нет
Ни оскорблять отшельника седого,
Ни хлеба, четок, книг его лишать.
Но Красота, чтоб Дерзости проворной
Она в расцвете юном не досталась,
Нуждается, как древо, на котором
Росли плоды златые Гесперид,
В охране, по-драконьи неусыпной.
Скорее уж в разбойничьем вертепе
Сокровища, коль их рассыпать там,
Останутся нетронуты, чем Похоть
Пропустит столь благоприятный случай
И беспрепятственно сквозь эту чащу
Даст девушке беспомощной пройти.
Меня страшат не ночь и не безлюдье,
А то, что может следствием их стать:
Вдруг наша беззащитная сестра
Дурного человека встретит?
Старший брат
Было б
Нелепо утверждать, что не грозит
Сестре беда. Но где есть основанья
Меж страхом и надеждой колебаться,
Там от природы я предпочитаю
Надеяться и воли над собою
Предчувствиям зловещим не давать.
К тому ж сестра не так уж беззащитна,
Как полагаешь ты: незримой силой
Она ограждена.
Младший брат
Что ты в виду
Имеешь? Силы неба?
Старший брат
Да, их тоже,
Но, первым делом, чистоту, то свойство,
Которое присуще ей самой,
Хоть небом и даровано. Надежней
Брони оно ее оберегает.
В священном ореоле Чистоты,
Она, подобно нимфе стрелоносной,
Бродить без страха может по лесам,
По пустошам и по холмам безлюдным
Ни тать, ни горец, ни дикарь жестокий
На деву покуситься не дерзнут.
Верь, даже там, где ужас обитает
В пещерах, призраками населенных,
Останется все тою же она:
Бестрепетною, скромной, величавой.
Не раз я слышал, что не властна нечисть,
Кишащая, когда огни погаснут,
На берегах болот, озер и рек,
Бесовки-ведьмы, домовые, гномы
И мертвецы, которых не отпели,
Вред девушке невинной причинить.
Ну, понял ты, сколь Чистота могуча,
Или на помощь мне призвать ученость,
От эллинов дошедшую до нас?
Припомни, что охотнице Диане,
Властительнице девственной лесов,
Чей лук и дрот разили львиц и барсов,
Не страшны были стрелы Купидона,
Тогда как гнев ее вселял испуг
В богов и смертных. Чем была эгида
Щит со змеинокосою Горгоной,
Чей вид врагов необоримой девы,
Минервы мудрой, в камень превращал,
Как не эмблемой Чистоты суровой,
Способной ужас и благоговенье
В насильнике внезапно пробудить?
Так любит небо Чистоту святую,
Что ею наделенная душа
Хранима сонмом ангелов от зла
И от греха. Они в виденьях светлых
И в вещих снах с ней говорят о том,
Что слуху человека недоступно,
И близость с ними так преображает
Всю оболочку плотскую ее,
Что тело, храм неоскверненный духа,
Становится нетленным, как и он.
Но если непотребством взоров, жестов,
Речей, а более всего, поступков
Обезображен внешний облик наш,
То и душа заразе поддается,
Грубеет неизбежно и своей
Божественной природе изменяет.
Не потому ль на кладбищах порой
Мы призраки уродливые видим,
Которые над свежею могилой
Сидят и медлят, словно и по смерти
Привязывают чувственные узы
Их к плоти, столь им прежде дорогой?
Младший брат
О, сколь ты, философия, прекрасна,
Хоть кажешься глупцам сухой и черствой!
Ты сладостна, как лира Аполлона,
Как нектар на божественном пиру,
Где пресыщенья не бывает!
Старший брат
Тише!
Я чей-то голос в отдаленье слышу.
Младший брат
Я тоже. Кто это?
Старший брат
Иль местный житель,
Иль путник, заблудившийся, как мы,
Иль, в наихудшем случае, разбойник,
Скликающий своих собратьев.
Младший брат
Боги,
Сестре защитой будьте! Снова голос!
Вынь шпагу, брат!
Старший брат
И все ж я отзовусь.
Коль это друг, приход его желанен;
Коль враг, в бою за правых небеса.
Входит Дух-хранитель в одежде пастуха.
Знаком мне голос. Кто ты? Отвечай,
Но стой на месте иль на сталь наткнешься.
Дух