— Вынужден был пожертвовать этим зрелищем ради службы. Мистер Эллершо, как вы знаете, уехал из города на два дня и попросил меня просмотреть его отчет для совета акционеров. Я уже отправился домой, но вспомнил про отчет, решил вернуться за ним и просмотреть вечером дома. А потом я уронил нож и так далее. Рад, что вы оказались поблизости и помогли мне снова зажечь свечу.
Я поднял свою свечу и притронулся фитилем к ее фитилю. В этом жесте было столько эротичного, что я испугался — а вдруг вспыхнут не только фитиль и воск. Я отставил свечу на стол.
— Никак не могу вспомнить, что сказал мистер Эллершо насчет того, куда положил этот проклятый доклад… Простите за грубость, мисс Глейд.
Она звонко рассмеялась.
— Ничего страшного. Я работаю среди мужчин и слышу подобные выражения весь день. Что же до документа… — Она встала и подошла к столу; на таком близком расстоянии я ощущал аромат ее кожи. Она выдвинула один из ящиков и достала толстую кожаную папку с бумагами. — Полагаю, это и есть доклад мистера Эллершо совету акционеров. Довольно объемный документ. Боюсь, ночи не хватит, чтобы его прочитать. Советую оставить его здесь и начать читать с утра.
Я взял у нее папку. Откуда она знала, где лежит доклад? Видимо, мое предположение о женщине-клерке оправдывается.
— Утром меня ждет другое срочное задание. Но тем не менее благодарю вас за заботу. — Я встал, и она посторонилась.
С папкой под мышкой и со свечой в руке я направился к двери.
— Мистер Уорд, — окликнула она меня, — когда мистер Эллершо принял вас на службу?
Я остановился у двери.
— На прошлой неделе.
— Очень странно, что новая вакансия была открыта до заседания совета акционеров. Откуда он взял финансирование?
Я хотел было сказать, что понятия не имею, как он обеспечил финансирование, но клерк мистера Эллершо, безусловно, должен быть в курсе таких вещей. Странно, если бы он этого не знал. Естественно, я плохо представлял, что входит в обязанности клерка и тем более клерка мистера Эллершо, но мне казалось, я должен был что-то сказать.
— Мистер Эллершо еще не получил финансирование от совета и пока платит мне из собственных средств. Он решил, что лишние руки ему не помешают, пока он готовится к заседанию.
— Должно быть, вы ценный помощник.
— Во всяком случае, изо всех сил стараюсь таковым быть, — сказал я и вышел.
Я не стал терять время и гасить свечи, спускаясь по лестнице и направляясь к заднему выходу. Черт с ним, с этим колокольчиком. Я буду уже далеко, когда кто-нибудь заподозрит странность в том, что воспользовались задним выходом. По правде сказать, в этом не было ничего странного. Зачем же пользоваться передней дверью, когда перед зданием лютуют бунтовщики.
Я надел верхний камзол и взял оставленный мешок. К счастью, охранников на моем пути не встретилось, все были заняты перепалкой с ткачами. Собак тоже не было видно, но я держал последнего кролика в туго завязанном мешке, на всякий случай. До меня доносилась ругань, к которой теперь прибавились угрозы, что скоро прибудут солдаты и что с дыркой от мушкетной пули в груди будет трудно бросаться всякой дрянью.
Я нашел пригорок и вскарабкался на стену еще раз. Теперь перебраться на другую сторону было сложнее — падать с высоты десяти футов мне не хотелось, а пригорка, на который можно было бы приземлиться, с наружной стороны не было. Я стал спускаться по стене, пытаясь сократить расстояние до земли, и, когда оно стало выглядеть приемлемым, отпустил руки и спрыгнул. Приземление было не самое удачное, но и не слишком опасное. Я был цел и невредим. Развязав мешок, я выпустил кролика, который во всю прыть бросился наутек. Я последовал его примеру.
Я поспешил обратно на Леденхолл-стрит, где ткачи кричали, бросались падалью и скакали перед солдатами в красных мундирах. На лицах солдат читалось опасное сочетание скуки и жестокости. Издали я увидел, как офицер дважды глянул на часовую башню Сент-Майкла. Я знал, что он прикажет пустить в ход оружие, как только это будет можно по закону. Поэтому я разыскал Диваута Хейла и с облегчением сообщил, что дело сделано и они могут спокойно расходиться. Он кинул клич, и ткачи тотчас успокоились и стали мирно расходиться, а солдаты дразнили их, говоря, что они не мужчины, если отказываются отведать свинца.
Я был на седьмом небе от счастья, что срок моего рабства близится к концу. Поэтому не стал дожидаться утра, взял наемный экипаж, поехал на Своллоу-стрит и постучался в дом мистера Кобба. Когда Эдгар открыл дверь, я пожалел, что обошелся с ним грубо. Но не следы жестоких побоев на его лице беспокоили меня. Я, не задумываясь, снова задал бы ему взбучку, если бы он того заслужил. Я знал, что в его лице нажил врага, который не простит меня никогда.