– Вот и я так подумал.
Господи боже мой!
– Что ты подумал?
– Дело не в наркотиках.
– В чем же тогда?
– Хочешь знать мое мнение? Я думаю, ты беременна.
Убей меня сразу. Пожалуйста.
– И срок приличный, месяцев пять.
Ее пальцы судорожно сжимаются.
– Значит, дата зачатия где-то… м-да.
Роджер так и сверлит ее взглядом. Это нечестно: он оживляет в ней память об их совокуплении! Она цепляется за подлокотники что есть силы.
– Исходя из этого, я рассматриваю твои слова в новом свете.
Он встает.
О нет.
– Я спрашиваю себя…
Он выходит из-за стола и приседает на корточки перед Элизабет.
Нет! Нет!
– …прикалывалась ты тогда…
Нет-нет-нет-нет!
– …или говорила серьезно.
Солнце, светящее ему в спину, окружает его ореолом. Элизабет подавляет стон. Прекраснее и желаннее этого гада нет никого на всем свете.
– Поправь, если меня занесло, но мне кажется, это правда.
Она держится еще секунду – неплохое достижение, если учесть, как ее разбирает. «Я пыталась», – мелькает у нее уме. Она хватает Роджера за щеки и впивается в его губы своими.
На полпути через вестибюль кто-то трогает Джонса за руку. Охранник из отдела кадров и безопасности смотрит на него светло-серыми глазами.
– Мистер Джонс?
Джонс полагает, что сейчас его выведут вон.
– Послушайте, кто вам дал такое распоряжение? Если отдел кадров, то они не вправе кого-либо увольнять.
– Я просто хочу передать сообщение, – пугается охранник.
– А-а, понятно.
– В пятницу вы сделали большое дело, мистер Джонс. Я рассказал про это дома, своим ребятам. – Он сверяется с какой-то бумажкой. – Вас хочет видеть команда «Альфы». Как можно скорее и в том же месте. Вам это что-нибудь говорит? Я все записал, как они сказали.
– Да-да. Спасибо.
Хлопнув охранника по плечу, Джонс идет дальше. В лифте он нажимает «12» и «14» одновременно, хотя уверен, что ничего из этого не получится – после того, что он сотворил, Клаусман наверняка первым делом отменил его допуск. Однако лифт реагирует послушно и в нужный момент, после команды ОТКРЫТЬ, останавливается на тринадцатом.
Джонс медлит. Причины, по которым «Альфа» желает видеть его, можно перечислить по пальцам, и ни одна не сулит ему ничего хорошего. Возможно, они хотят вышвырнуть его сами. Или его ждет некая страшная месть, которую они придумывали весь уик-энд.
Но нельзя же увиливать от них вечно. Он выходит из лифта, идет в комнату для совещаний. Ботинки бесшумно ступают по плюшевому ковру. Он нервничает и ничего не может с собой поделать. У самой двери он вытирает ладони о штаны, толкает дверь, входит.
Том Мандрейк прерывается на полуслове, аж зубы лязгают.
– Привет! – говорит Джонс. – Как делишки?
Клаусман смотрит на него из своего гигантского кожаного кресла глубоко запавшими глазами. С пятницы босс состарился лет на десять. Видно, что ему очень хочется двинуть Джонсу под дых.
– Садись, Джонс.
– У меня все нормально, спасибо.
Клаусман пожимает плечами – Джонс в жизни еще не видел такой неудачной попытки изобразить беззаботность. Потом его взгляд уходит куда-то в сторону, и голос подает Ева.
Она сидит не там, где обычно, а в самом конце стола, напротив Клаусмана. Лицо у нее каменное – она, конечно, предупреждала, что при «Альфе» будет вынуждена притворяться, но Джонс с некоторых пор берет под сомнение все, что она говорит.
– Думаю, излишне упоминать о том, как мы разочаровались в тебе.
– Я тоже так думаю.
– Десять лет. Вот сколько проработала эта версия «Зефир холдингс». Вот сколько пота и крови в нее вложено. Ты загубил труды целого десятилетия.
Джонс бросает взгляд на Клаусмана – тот сидит смирно и помалкивает. Ясно, что обвинителем выбрали Еву, но Джонс все равно обращается к Клаусману:
– Вы это серьезно? Вы в самом деле думаете, что «Зефир» был корпоративной Утопией? Ничего подобного. Работать в нем было дерьмово, и успешную компанию он изображал из себя дерьмово. Вы слишком беспардонно измывались над персоналом, а это палка о двух концах. «Зефир» убили вы, собственными руками, а я просто показал вам, что он покойник.
– Ах ты мелочь возникучая, мать твою, – произносит Блейк.