Все головы поворачиваются к ней. Джонс, опомнившись немного, говорит:
– Привет, Ева.
– Я хотела встрять где-то на середине, – говорит она, цокая каблуками по коридору. На ней длинное черное пальто и очень узкая юбка. Непонятно, как в такой вообще можно ходить, но Ева ухитряется не отставать от Джонса. – А потом решила, что незачем тебе вносить какие-то поправки из-за меня. Хотела услышать Стива Джонса в подлиннике.
– Я думал, ты в Нью-Йорк переехала. – Они приходят в его гардеробную, и он начинает укладываться.
– Прилетела специально, чтобы на тебя посмотреть. Ты должен знать почему. – Она смотрит на него. Сама Ева выглядит, надо признаться, потрясающе. Волосы, кожа – все идеально. Ни за что не скажешь, что четыре месяца назад она лежала вся в гипсе.
– Понятия не имею.
– Я тоже выступаю с лекциями. Точно как ты, только в Манхэттене. – Она улыбается уголками губ. – Ну, может, не совсем точно. В некоторых деталях мы, пожалуй, не сходимся. Но суть, в общем, одинаковая: «Не доставай своих работников выше определенной степени, иначе они ворвутся в твой офис и сделают из тебя котлету». И беру я дороже, – смеется она.
Джонс останавливается.
– Ты читаешь лекции на тему этики?
– В конце, когда дело доходит до бунта, свет выключается, и только на меня падает луч прожектора. Тишина такая, как будто не дышит никто. Потом я заканчиваю, свет загорается, и я вижу целый океан потрясенных лиц. Будто сбылся их самый жуткий кошмар. Будто страшнее они в жизни ничего не слыхали.
После секундной паузы Джонс смеется.
– Чему я, собственно, удивляюсь.
– Ты разозлился? – внимательно смотрит она.
– То, что ты делаешь сейчас, меня мало волнует.
– А Блейк? – Ева поджимает губы. – Он теперь продает автомобили. Хорошие, – поспешно добавляет она, видя лицо Джонса. – Если хочешь выгодно купить «мерс», позвони ему. Хотя нет, лучше не надо. Клаусман ушел на покой, живет, кажется, в северной Калифорнии. После процесса я с ним не общалась.
– Сколько это стоило? Просто интересно. Я слышал, у вас было с дюжину адвокатов.
– Так ведь «Альфа» никаких законов не нарушала. Я тебе все время об этом талдычила. Мы виновны только в том, что взяли этих людей на работу.
– Лишенную всякого смысла.
– Нет такого закона, чтобы работа была осмысленной, Джонс. Если б он был, у нас полстраны сидело бы без работы. Потому мы и выиграли.
Он застегивает молнию на сумке.
– Ну, рад слышать, что вы все в полном порядке. А теперь извини, меня ждут Фредди и Холли.
– Неужели они простили тебя? – удивляется Ева. – Я бы ни за что не простила. Хотя им, правда, не пришлось в больнице лежать. – Ее лицо на миг передергивается, но улыбка тут же возвращается снова. – Зато мне нос сделали бесплатно. Как тебе?
– А я-то думаю, что же в тебе изменилось. – Джонс берет сумку. – Ну, я пошел.
– Ты знаешь, я пыталась с тобой связаться.
– Да, знаю.
Пауза. Ева, видимо, ждет продолжения и, не дождавшись, смеется.
– Если честно, сюда меня привел один тайный мотив. Проверяла, что почувствую, когда увижу тебя. Появится у меня желание убить тебя или нет. – Джонс молчит. – Хочешь знать результат?
– Не очень.
– Брось. Я же знаю, ты обо мне до сих пор думаешь. Потому что я тоже думаю о тебе.
– Ева, ты меня совершенно не интересуешь.
Такого она явно не ожидала. Ее лицо, выразив сначала удивление, потом сомнение, затвердевает, как маска. Все это происходит в какую-то долю секунды.
– Я хотела сказать, что думаю о тебе очень плохо. Я знаю, ты злишься из-за того, что мы с Блейком делаем хорошие деньги, в то время как ты… ну ладно. Но что тут скажешь? Таковы законы бизнеса. На этику всем начхать. Вот почему такие, как я, всегда будут на вершине успеха.
– Странное у тебя понятие об успехе.
– Почему? – хмурит брови Ева.
– Ты до сих пор одна?
– Я никогда не была одна. Я так говорила, чтобы тебе было спокойнее.
– Рад был тебя повидать, Ева, – усмехается он. – Правда.
С сумкой на плече он идет к выходу, где ждут его Фредди и Холли – ему не терпится рассказать им об этом. Ева окликает его у самых дверей:
– Эй, Джонс. Не ругай меня, когда Америка уступит свою корпоративную базу странам, которые не так сильно озабочены условиями труда, ладно?
– Я ни в чем тебя не виню, – оборачивается он. – Только в том, что ты – это ты.
Ева, поразмыслив над его словами, улыбается краем губ.
– Ну спасибо.