— Не знаю, Марк, не пахнет у нас какой-то особой наукой. Может, компания — инородное тело, своего рода государство в государстве, у нее есть свои лаборатории и ученые, но на жизнь города это никакого влияния не оказывает. За исключением разве что тех сфер производства, где применяется труд мыслящих животных. Вообще, это жутко, но для батубе в порядке вещей. Не замечал я, чтобы они особенно возмущались. Даже те, кто подвергается самой жестокой эксплуатации. Считают, что подобная система весьма рациональна и эффективна. Я имею ввиду того парня, который спас мне жизнь. Правда, он утверждал, что недовольство все-таки существует, но не выходит за порог кабаков и пивных.
— Для кого-нибудь, возможно, и наша техническая цивилизация покажется чудовищной. У них развитие пошло не так, как у нас, и они просто не видят другого пути. Естественно, что для них это в порядке вещей.
— Нет, Марк, тут другое. У них есть зачатки промышленного производства. И все хорошо понимают разницу. Недаром, Дага так стремился купить ферму. Определенная группа батубе живет припеваючи, имеет особняки и загородные дома, им ничего не грозит. А в пустыню идут по нужде. Я подозреваю, что компания использует превращения не столько из-за экономической необходимости, хотя это играет свою роль, сколько для утверждения господства. Но пока ничего конкретного мне узнать не удалось. Жаль, вместо того, чтобы исследовать, изучать, нам приходится бороться за кусок хлеба.
— Давайте-ка вскипятим чайку, из трав, сказал Гайл. — Я теперь стал специалистом. Есть свои прелести и в дикарской жизни.
— Ставь, но мне сначала хотелось бы взглянуть на ребят.
— Идите с Марком, пусть заодно снимет показания приборов.
Ход, ведущий во второй зал пещеры, перекрыт мощной металлической дверью. Марк, посветив себе фонариком, открыл замок, и они двинулись дальше. Здесь было заметно прохладней, пахло чем-то кислым, как в погребе. Марк щелкнул включателем, и яркий электрический свет залил пещеру. С непривычки Гуино зажмурил глаза. Казалось, они попали в усыпальницу древних царей, ряды саркофагов на подставках тянулись вдоль стен. Это были анабиотические ванны.
Марк направился к пульту с контрольными приборами, а Гуино, стараясь не задевать провода и шланги, не спеша переходил от одной ванны к другой. Он вглядывался сквозь прозрачные крышки в бесстрастные, успокоенные лица товарищей, забывшихся в безмятежном сне, и со всей остротой чувствовал, насколько беззащитны и уязвимы они в этой чужой, незнакомой стране. Пройдет время, и он тоже будет одним из спящих, но сейчас он обязан охранять их покой и сделать все возможное, чтобы не потухла искорка жизни, неприметно для глаза тлеющая в каждом из двадцати двух.
Марк давно закончил со своими делами, но не решался потревожить Гуино, понимая, что тот неспроста заглянул сюда.
V
Провожать Гуино полетел Гайл. Он хотел хотя бы с воздуха немного изучить страну, так как в душе упорно таил мысль остаться после дежурства еще на несколько лет, чтобы более активно содействовать успеху их маленькой группы. Пока он находился на посту, он не принадлежал себе, все его существование было подчинено строго ограниченным функциям. Но ему хотелось вздохнуть свободно, почувствовать себя человеком, как он часто повторял, то есть, обрести некоторую свободу действий и получить право на риск.
Гайл завидовал Гуино, потому что тому из-за его способности к языкам выпала роль первого разведчика и в какой-то мере позволен был риск. Деятельная натура Гайла влекла его к приключениям, к борьбе на открытом поле, но эту жажду он мог утолить лишь через семь лет. Пусть по сравнению с остальными он постареет на десять — пятнадцать лет, оставшегося срока жизни хватит, чтобы завершить экспедицию и вернуться на Землю. И это самое главное. Жизнь везде жизнь, на Земле, в космосе или здесь, на Орисе, где они совершили вынужденную посадку, но так и не сумели спасти корабль. Лишь бы жизнь эта была насыщенной и полнокровной.
Их корабль летел совершенно в другую звездную систему, но в пути возникли неполадки, и они кое-как дотянули до ближайшей планеты земного типа. Им повезло, что такая планета оказалась поблизости, повезло и в другом, они не вышли из зоны радиосвязи с космической станцией "Радий" и были уверены, что их сигнал бедствия дойдет до Земли. Но на этом везение кончилось. Они знали, что корабль обречен и спешили спасти все, что можно. В первую очередь — анабиотические ванны и аппаратуру, ибо без них они физически не могли дождаться помощи. По расчетам, спасательный корабль с Земли должен прибыть не раньше, чем через сто двадцать лет. На нем они могли бы продолжить путешествие. Но, когда произошло неизбежное и полыхнул ослепительным факелом гигантский взрыв, анабиотических ванн у них оказалось около сотни, а космонавтов всего двадцать пять. Остальные погибли при разгрузке, а вместе с ними почти вся техника, оборудование, продовольствие.
Создав базу и приготовившись к долгому ожиданию, они разбились на двенадцать групп по два человека. Каждой группе предстояло дежурить по десять лет. Один из дежурных следит за приборами, другой — добывает пищу, ибо без пополнения скудных запасов, спасенных с корабля, им не прожить. И один космонавт в резерве на случай непредвиденных обстоятельств. Но это все теория, практика с первых дней показала, насколько все сложней и опасней. Разведывательный рейд Гуино затянулся на три года и едва не закончился катастрофой.
Перед его группой стояла самая ответственная и трудная задача, пока на ходу вертолет, пока Гайлу можно рассчитывать на старые запасы, Гуино должен был проникнуть в город, который заметили еще с орбиты, и выяснить, есть ли смысл надеяться на помощь обитателей Ориса? Позволить себе роскошь действовать сообща космонавты не имели возможности по самой что ни на есть прозаической причине. Каждая банка консервов была на учете, и день, прожитый двадцатью, соответствовал двадцати дням одного. Да и для разведки и ознакомления с ситуацией не требовалось много лазутчиков. В случае крайней опасности они все как один могли по первому сигналу встать в строй, хотя перевод из состояния анабиоза в нормальное состояние и наоборот был связан с большими затратами энергии, источники которой у них были тоже весьма ограничены. Поэтому надо было стараться решать возникающие проблемы с минимальными затратами.
— Высадишь меня и сразу набирай высоту, — сказал Гуино, когда они пролетали над рекой в том месте, где он оставил лодку. — А насчет произношения консультируйся со мной по рации. Я подключу Дага.
По настоянию Гайла Гуино составил по памяти небольшой словарик языка батубе, где указал лишь транскрипцию слов. Ни алфавита, ни письменности он сам не знал, но надеялся изучить в самое ближайшее время.
— Проконсультируюсь, если ты снова не потеряешь рацию, хмуро отозвался Гайл. — Запомни, вертолета у тебя нет, и рация — единственная ниточка. Пешком ты вряд ли найдешь дорогу, да и не проберешься через горы. Не нравится мне твой вариант.
— Но в лесу нельзя оставлять вертолет… А ты знаешь, мне пришла отличная мысль! Давай-ка я тебе покажу нашу ферму. Это рядом. Как раньше не догадались! Если от меня долго не будет вестей, кто-нибудь из вас прилетит. Но это в крайнем случае. Нельзя выдавать себя по пустякам. Держись только как можно выше, никто ничего не поймет. У них нет летательных аппаратов, по-моему.
— Это мысль! — согласился Гайл. — Куда лететь?
— Давай вдоль реки.
Путь, на который они потратили на вертолете в оба конца всего около получаса, Гуино преодолел за полтора дня. Против течения плыть было тяжело, хотелось бросить все и идти пешком, но он обещал вернуть лодку.
Дага обрадовался, вновь увидев своего компаньона, однако от Гуино не ускользнуло, что он чем-то смущен.
— Что, Дага, не рад моему возвращению?
— Ну, скажешь! — еще больше смутился Дага. — Наоборот. Работы полно, один не справляюсь. Насадил овощей, а с ними хлопот хоть отбавляй. И поливай, и окучивай, и к колышкам подвязывай. Но, говорят, в прошлом году спрос был хороший.
— Как тут, никто не удивился моему отъезду?
— Спрашивали, — вздохнув, произнес Дага.