Эдгар ПЭНГБОРН
Компания славы
ГЛАВА 1
ДА БУДЕТ ЛЮБОВЬ!
Возможно, мной осталась незамеченной бесконечность. Но я найду ее даже в травинке.
Старик взмахнул вырезанным из орехового дерева посохом — ему нравилось ощущать его тяжесть. Но опираться на посох он не собирался. Старик был не более слеп, чем Гомер. Пройдя вдоль Харроу-стрит, он повстречал парня, ведущего лошадь к кузнецу, и девочек, с натугой тащивших от ручья корзины с выстиранным бельем.
— Добрый день, Гарт! Как дела у Фрэнки?
— Добрый день, Деметриос, — дружелюбно и застенчиво улыбнувшись, ответил парень. — Фрэнки чувствует себя прекрасно. — Гарт стоял в ленивой позе, оглаживая шею лошади и внимательно наблюдая за девочками. Те уселись на свои корзины — блузки насквозь мокрые, волосы встрепанные. Но и за стариком он наблюдал не менее внимательно: нельзя игнорировать рассказчика.
Лицо Деметриоса обладало странным свойством: казалось, оно беспрерывно приближается, летит к смотрящему — даже когда сам Деметриос оставался совершенно неподвижным. И — его распухшая в суставах длинная рука могла покоиться на ореховом посохе и в то же время указывать куда-то вовне, туда, где разворачивались чужие и незнакомые страны. Деметриос был высок — удобно для того, кто привык скользить взглядом над занятыми мыслями чужими головами. Его пепельные, слегка тронутые сединой волосы спадали на плечи прямыми прядями. Ему было лет шестьдесят. Не то, чтобы старый — в возрасте. Он походил на свой ореховый посох. Он походил на вино, которое держали в бочонке достаточно долго, пока оно не созрело. И, возможно, способ его созревания был доступен не каждому. Парень по имени Гарт был в том возрасте, когда сердце человека готово любить весь мир. Он преклонялся перед Деметриосом: кто еще из стариков способен помнить имя прислуживающего при конюшне подростка? И не только его самого, но и его маленького брата? Деметриос не пользовался ни любовью, ни нелюбовью людей: просто они отдавали должное его профессиональному искусству рассказчика, и за то, чтобы послушать его, готовы были платить. Но его любила девушка, которую звали Солайтер. И он любил ее.
С другой стороны улицы к ним приблизился уличный торговец тряпьем. Торговец был старше Деметриоса. Подталкивая свою двухколесную тележку, он подъехал поближе. Поставил ее на упор и остановился, вытирая пот с лица грязной тряпкой. Над миром висел тяжелый июльский полдень. Ветер, вздымающий в горном воздухе клубы серой пыли, здесь не чувствовался. Он не долетал сюда. Хотя… Когда-то давно над этим жалким подобием города разразилась гроза, и ветер перемешал на улицах Набера грязь, отбросы и сточные воды, и все канавы центральной части города были переполнены мерзостью. Ветер передвигал тогда скопления грязи с одного места на другое — так, как это когда-то делала техника человеческого общества. Когда-то.
Ударяя себя в грудь кулаком, напрактиковавшийся в наглости торговец (всякая гласность есть хорошая реклама, как говорили в старое время — пока люди не расплевались с ним), так вот, торговец решил, что имеет право прокаркать:
— Димми, вы старый молодчага! Расскажете нам историю? Интересную к тому же историю?
— О вашей казни через повешение, Поттерфильд? — Произнеси эту фразу Деметриос тише, его голос все равно раскатился бы шагов на шестьдесят — на все занимаемое кварталом пространство. Одна из девочек хихикнула, прикрывая рот покрасневшей от стирки ладонью. Хихикнула и покосилась на Гарта: тот медленно заливался румянцем. Ему было не больше пятнадцати.
Когда Деметриос возвышал свой голос, чтобы его было слышно в задних рядах толпы, его баритон иногда срывался на фальцет. Когда-то он немного пел — до тех пор, пока один музыкант не сказал ему, что слух у него не совсем верный. Голос Деметриоса больше годился на то, чтобы рассказывать сказки. Из окна первого этажа далеко высунулась женщина. Поверх ее волос была повязана тряпка. Деметриос спросил:
— Можно мне присесть здесь, мэм, пока я буду рассказывать историю? Такого рода, как вам нравится, историю?
Она сплюнула косточку персика в сточную канаву под окном и уселась на подоконнике:
— Ступени не наши. Мы — только арендаторы. Садитесь, где хотите, дорогой, и рассказывайте вашу историю. Я набью рыло любому, кто скажет, что вы не имеете на это права.
— Так, может быть, я расскажу историю специально для вас? И в ней будет говориться о любви. А Поттерфильду придется с этим примириться.