— Господи боже! — сказала жена Джуда Миранда. — В них же смерть! Вы не должны и касаться их, Анди. Господи боже!
— О, — сказала Андромаха. — Так они плохие? Тогда их надо выбросить, — сказав это, она захихикала. — Раз они плохие, они не нужны будут нам завтра, когда придет Том Сойер. Мне кажется, он сказал: «Завтра». А двумя днями позже она заговорила со мной как-то странно. С тех пор она окончательно заболела. Она не смотрела мне в лицо, разве что искоса, но все время называла меня Деметриосом. Должно быть, еще до разговора с Мирандой она наелась этих грибов. Прямо сырыми, видимо, там, где нашла их.
Мне никогда не приходило в голову вновь стать Адамом Фрименом. Через день после смерти Андромахи Лаура нерешительно попробовала назвать меня Адамом. Я лишь покачал головой. Дорогая моя Лаура. Мне часто хотелось сделаться ближе ей, но мир на двоих, в котором жила она с Джорджем, был миром старых обычаев. И места для третьего там не было. Я — Деметриос… И поскольку я — всего лишь привратник у дверей дома любви, имя Деметриос, конечно, звучит лучше, чем Адам.
Краем глаза Деметриос заметил, что слушатели намерены расходиться. Это была история не из числа тех, что им нравились. Да и самому Деметриосу — тоже. Похоже, он умеет рассказывать придуманное лучше, чем правду (а что это — «правда?»), история рассказывалась сама, непроизвольно, сознание здесь участия не принимало — только память. Деметриос ощущал, как зноен ветер. Ощутил, как он устал.
— Сэр…
— Да, Гарт?
— Я просто хотел спросить, будете ли вы рассказывать нам дальше?
— Нет. Больше нет. Прошлой ночью мне снилось, что я еду на запад по железной дороге. Поезд вел паровоз с пузатой дымовой трубой. Ничего подобного я никогда не видел, разве что на картинках. Параллельно стальным колеям (их называли рельсами) длинной чередой ехали автомобили. Теперь, должно быть, от этих рельсов остались лишь изъеденные ржавчиной обломки. Разбросанные здесь и там по лесам… Нет, больше не буду…
— У моей тетки есть одна замечательная штука… Вы знаете? Тетка тоже умеет читать, Деметриос. У нее есть эта растолковывающая сны книга, где, как она говорит, объясняется все, что увидишь во сне. Я могу попросить ее, чтобы она посмотрела в книге, что означает ваш сон.
— Возможно, она скажет, что мне следовало бы отправиться на запад.
— Однажды она рассказала мне, как сделать, чтобы сны превратились в правду. Она вычитала это в книге. Нужно положить… э… некоторые предметы под подушку. Я несколько раз это сделал, и, знаете, один мой сон полностью сбылся.
— Говорят, что сейчас там джунгли, — сказал юноша с волкодавом. — На всем протяжении на запад от Пенсильвании до самого океана… Он называется Тихим океаном, сэр?
— Может быть, — сказал Деметриос. — Но поскольку поднявшиеся воды Гудзона образовали море… так же, как, должно быть, воды Миссисипи… это, вероятно, уже другой океан. Вызывающий изумление подъем вод… За такое короткое время — как вам известно, всего за полстолетия. Мне говорили, что возле Набера уровень воды оставался неизменным уже примерно пять лет. Гестервилль сейчас, должно быть, находится под водой. Земля там слишком возвышалась над уровнем моря. Может быть, сохранились маленькие острова.
Из-за спины Деметриоса чей-то голос спросил:
— А лицензия на рассказывание историй у вас есть?
Юноша с волкодавом вскочил. Шепотом начал успокаивать свою зверюгу. Гарт обозрел новоприбывшего. Его руки крепко сжали удила лошади. Выражение наивности внезапно исчезло из его голубых глаз. Как захлопнулись ставни. Глаза повзрослели, сделались опасными. Деметриос, не торопясь, повернул голову. Это, мягко ступая в своих мокасинах, подошел полисмен. Деметриос узнал его — плотный человек в униформе, состоящей из темно-голубой рубашки и набедренной повязки. На рубашке вышит золотой круг. У пояса — дубинка.
— Теперь на это нужна лицензия, Джо?
— Если это делается на улице. Потому что собирается толпа.
— Джо, я рассказываю истории на улицах по крайней мере пятнадцать лет, и вы знаете это. Вы сами иногда останавливались послушать. — Смущение Джо — как легкая изморозь на поверхности пруда, схваченной ранним морозцем. — Этим я добываю средства к существованию… Не считая работы дворника.