— Вследствие чего некоторых людей называют великими?
— Может быть, великий человек — это тот, чей голос отличен от общего хора его современников, и тем не менее заставляет услышать себя — безразлично, ведет ли он к добру или к злу. Великий человек может быть злым, точно так же, как может быть добрым. История дает полные портреты многих из них. Прочие же погребены в ее наслоениях и могут упоминаться лишь в сносках.
— У меня идет кругом голова. Деметриос. Я начинаю ненавидеть эту искусственно созданную аристократию, к которой принадлежу сам. У нее нет корней — не так ли? Скоро я поверю, что когда нас именуют знатью — на самом деле в этом звании лишь притворство, лицемерие и лизание задницы.
— Древние общественные модели возрождаются снова. Древние формы.
— Но это бессмысленно. Бессмысленно.
— Смысл любого явления темен… Жаждете ли вы познать смысл жизни, Ангус?
— Я читал книги… Я знаю, чем была Америка и чем может… Да, да, жажду. Как может человек не хотеть этого?
— Смыслы создаются людьми. Мы должны создать наш собственный смысл, а не искать его. — Ангус в изумлении уставился на Деметриоса. — Нацеленные на зло люди — властолюбцы, жестокие, завистники, глупцы, — все они тоже должны создавать свои собственные смыслы. Даже если они воображают, что бог или вождь дают им уже готовый смысл, должен быть еще акт его принятия, согласия. И все утопии терпели поражение потому, что их основатели полагались на неверное мнение, что любой человек будет стремиться к воображаемому добру, если только оно окажется доступным его пониманию… Черта он будет стремиться! Он хочет того, что он сам намечтал. И, возможно, эта придуманная им страна есть царство кнута и рабства.
«Не слишком ли много выкладываю я ему, не слишком ли быстро?» Деметриос понимал, что жизнь Ангуса во Внутреннем городе была подобна пребыванию в «глазе» урагана — там тоже тихо. Вокруг мчатся водоворотом политические течения маленького мирка, все еще остающегося в состоянии потрясения; старые законы и новые правила — вперемешку; ностальгия по эре науки еще отдается болью в культуре запряженных быками повозок, мечей и луков со стрелами. Деметриосу доводилось мельком видеть Брайена Второго — при редких псевдодемократических появлениях короля во Внешнем городе. И тот ему очень напомнил любившего фотографироваться итальянского диктатора середины двадцатого столетия. Труп диктатора, когда поток событий смел его, был повешен на фонарном столбе рядом с телом его любовницы… Все это произошло почти сто лет назад, но кое-где еще сохранились фотографии, на которых была запечатлена эта по средневековому непристойная сцена. Зачастую невыносимо трудно сознавать, что Средневековье живо всегда — во все времена.
— Создать свой собственный смысл… Деметриос, мне не следовало бы мешать вашему возвращению домой, но не согласились бы вы ненадолго зайти со мной на Луга? Там, у окраины парка, есть очень хорошая таверна… Разрешите, я угощу вас парой стаканчиков спиртного? Меня удерживают в состоянии мерзости, давая мне больше денег, чем я могу потратить… даже на женщин… Мне вообще не по нраву платить за любовь… Мы могли бы еще немного побеседовать. Посидели бы на траве у «Заведения Пэдди», где нас никто не сможет подслушать.
— Деметриос никогда не отказывался от того, чтобы выпить с другом. Я хорошо знаю Пэдди и иногда рассказывал там истории, которые могли не понравиться тем, кто собирается в храме. В Старое время Пэдди мог бы быть агентом по прокату автомобилей или разбойником с большой дороги.
Пройдя по Харроу-стрит, они попали в парк. Парк был расположен кольцом вокруг стены — той, которую помогал возводить молодой Деметриос. По другую сторону стены возвышался Внутренний город — террасы и построенные из серого камня здания, взбирающиеся к широкой, округлой вершине Вечной горы. Друзья неплохо выпили в длинном и низком доме таверны, сохранившемся, как говорили, со старого времени. На лягушачьем лице обслуживавшего их Пэдди было выражение вежливого, но нескрываемого удивления. Его удивляло, что старый Деметриос пьет с облаченным в белое Бриджменом. Но Пэдди был благовоспитанным пиратом, его единственная шутка состояла в утверждении, что он ни с кем не ссорится потому, что не сует свое рыло в чужие дела. На лужайке возле таверны было пусто. Удобно устроившись, Ангус с Деметриосом жевали понемногу сыр и пили двухлетнее катскильское. И наблюдали, как над холмами неторопливо растет столб шторма. Парк, известный под названием Лугов, был расположен достаточно высоко, чтобы увидеть море Гудзона. Только гора немного мешала.