— Сбрось фунтов тридцать, — мягко сказала мэм Эстелла, — и тогда, может быть, ты достаточно похудеешь, чтобы в тебе можно было разглядеть мышцы.
Блондинка Глория хихикнула. Губы Фрэн шевельнулись — будто она повторяла про себя отрывок из должностной книги. Фрэн была серьезная и благовоспитанная девушка. Побывать в ее постели было как получить академическую степень. Суровая Бабетта, прислуга за все, служила в доме, по меньшей мере, лет десять. И обладала умением злобно спорить. Она довольно любезно поздоровалась с Деметриосом (препирались они редко) и сказала:
— Она не занята, господин Деметриос. Входите.
Эстелла вздохнула — вероятно, слишком ее окутал алкогольный туман. И слишком надоел этот гнилой, непостоянный способ добывать деньги на жизнь.
Год назад Деметриос нашел Солайтер — она брела по лесу за окраиной города. Она сказала, что была в плену у бандитов, а потом спряталась от них и несколько дней ничего не ела. Кто она — Солайтер не могла вспомнить. Он привел ее к мэм Эстелле. Это был особый случай. Она не работала на мэм и разделяла свою комнату и кровать только с Деметриосом и Профессором. Клиенты ее не трогали — в противном случае Солайтер, Деметриос и Профессор не смогли бы по-прежнему держаться вместе.
— Не нужно обижать старого друга, — сказала мэм. — Мне она тоже очень нравится.
Эстелла доверяла Деметриосу. Кто бы еще холил и охранял ее сад за такую ничтожную плату? Да еще развлекал, рассказывая истории, посетителей гостиной — по-видимому, лишь из одного желания рассказывать. Где бы она нашла еще такого, как Профессор, лютня которого издавала то детский смех, то звон разбившегося сердца? Мэм Эстелла никогда не была ни злой, ни особенно жадной до денег. Вскоре она почувствовала расположение к Солайтер — и открыто его выказывала. А ведь Солайтер даже не помнила, кто она. Вероятно, грациозная, необычная девушка была запечатлена в толстой, закрытой ото всех книге — в Дневнике. Узнав о Дневнике, Деметриос подумал, что это и есть подлинное, хотя и в медленном ритме бьющееся сердце мэм Эстеллы, что он — ее сердцевина и сущность. Мэм Эстелла застенчиво гордилась унаследованным от Старого времени умением читать и писать. Никто, кроме нее самой, никогда не видел Дневника. Она не была такой тщеславной, как подавляющее число авторов. И способы заработать на жизнь у нее были иные — получше.
Солайтер была тоненькая, маленькая, хорошенькая. И, будучи тоненькой, маленькой, хорошенькой, она была совершенно безумной.
Деметриос поднялся по лестнице и прошел через длинный верхний зал, отвечая на ленивые приветствия девушек. Девушки готовились к ужину и ночной работе. Наконец Деметриос добрался до большой, уютной на вид комнаты в задней части дома. В этой комнате он жил — вместе с Солайтер и Профессором. Из комнаты можно было видеть сад.
И испытать чувство радости, видя, насколько он превосходит сады соседей. А если захочется — представить жизнь зтих соседей; иногда Деметриос рассказывал Солайтер о них истории, выдумывая прямо из головы. Она сидела, наклоняясь, на большой кровати. Одета была — как он и ожидал — в неряшливые, покрытые пятнами лохмотья. В этой одежде она работала. Связанные в узел волосы прикрыты грязной тряпкой. Щеки запачканы. Вид у нее был унылый. И выглядела она постаревшей — словно это входило в единый комплект с ее одеянием. Было ужасно видеть ее в таком виде. Но Деметриосу было утешительно знать, что все это — маскарад, защитная оболочка, позволяющая ей не привлекать к себе чужого внимания. Она выполняла свою работу — незаметно, тихо, словно мышка. Иногда на нее все равно обращали внимание: ее стройную грациозную фигурку просто невозможно было спрятать. Но все же одежда — убеждала.
Сейчас она была невидима для посторонних взглядов. Для всей расстилающейся за окнами планеты. Когда Деметриос закрыл за собой дверь, она медленно повернула темноволосую голову. В ее карих глазах — глазах, в которых прятались ночные огни, глазах, всегда потупленных, прикрытых в дневное время веками — вспыхнуло узнавание. Словно всплыла внезапно из темного омута играющая огнями золотая рыбка.