— В сарай, — достаточно кротко ответил Боско. По видимому, он все же с почтением относился к Г. Ф. — как и к Деметриосу. Но любезности в его кротости не чувствовалось. Деметриос понял вдруг, что будет трудновато создать его республику, если одним из ее граждан окажется Боско. Но тогда — будет ли это республика? «Иисусе, — сказал Боско, — я-то воображал, что вы все будете довольны». Никто не ответил. Боско всмотрелся — особенно пристально — в лицо Гарта и ничего утешительного там не обнаружил. «Ладно, Иисусе, вы хотите втоптать меня в грязь только за то, что я что-то там взял. Может, лучше мне сменить масть. Не хочу насильно оставаться там, где я нежелателен. Я могу просто взять этот мой окорок и эту проклятую курицу и — до свидания. Бога ради».
— В этом нет нужды, — сказал Деметриос. И ощутил удивление от сказанного. Не он лидер.
— Вы с самого начала с нами, — сказал Ангус. — С самого начала, как группа Друзей ощутила себя единым целым.
Оставайтесь с нами, Боско. Оставайтесь и научитесь нашим мутям. — Насколько помнил Деметриос, никто из Друзей еще никогда не говорил таким образом, с таким авторитетом. Сам бы он, не смутившись, не смог бы так сказать.
— Ну, Иисусе… — Вряд ли Боско сможет многому научиться. Пожалуй, лишь наполовину Ангус сказал то, что действительно думал. Но ему хотелось убедить и других, и — себя.
— Мы все время ходим по краю пропасти, Боско, — сказал Гарт. — Мы должны вести себя с людьми, сообразуясь с у усвоенными ими правилами. Верно? А если сейчас обкраденные ищут вас, если они придут сюда? И, может быть, мам не удастся обратить их в бегство, крикнув, что пума выбралась из клетки.
Сказанное, похоже, дошло до Боско. Он забормотал что-то — громко, но растерянно, швырнул наземь окорок и курицу. Полез ладонью в затылок. «Ну, Иисусе…»
— Насколько я понимаю, — сказал Г. Ф., — вы сделали все, что от вас зависело, Боско. Отличный окорок.
Черты лица Боско разгладились. Когда Друзья отправились спать. Среди них снова царил мир. С рассветом мы помогли выкатить телеги на дорогу (Боско старался больше всех), и все утро двигались вместе.
К полудню мы остановились у перекрестка. Позавтракали (окорок съели тоже.) Затем, после многих прощаний, после того, как Т. С. скрупулезно выплатил Винкен, Блинкен и Ноду заработанные ими деньги и получил их расписки, после того, как Т. С. и Г. Ф. расцеловали девушек (Блинкен немного всплакнула), цирк Сойера-Финна двинулся по ведущей на север дороге. Хотя дорога, идущая на запад, сплошь заросла травой, через некоторое время мы нашли другую дорогу. Когда светит солнце — путешествовать нетрудно. Солнце накатывалось — значит, наступало время спать. Когда солнце вставало, все, что требовалось, это идти так, чтобы до полудня оно оставалось за спиной, а после полудня идти вслед ему. И так до тех пор, пока не кончался день.
Я, автор, сожалею, что вы, должно быть, уже не пони маете, какой точки зрения придерживался Деметриос. Ни точка зрения (какое странное, неуклюжее словосочетание!), но точки зрения меняются, ослабевают, даже вообще исчезают. Мое тщеславие удовлетворено: мне удалось так много рассказать о нем… но этот человек был, как говорится, мне хорошо знаком. Мне довелось провести с ним, бесе дуя, так много часов. Во время наших совместных скитаний мне немало довелось наблюдать за ним. И много были задано — в обычной для меня лукавой, скрытной манере — вопросов. Так что мне хорошо известна его жизнь: и то, чти было давным-давно, в Гестервилле, и подробности его жизни в Набере, радость и горе, с которыми было сопряжено его пребывание в публичном доме… Я знаю о взлелеянном им саде, о мэм Эстелле и ее чае, об Элизабет из Хартфорда, взбивающей в сохранившейся от Старого времени миске такой же древней ложкой тесто для домашнего печенья… А если я чего-нибудь не знаю, либо чего-то не оказалось за писанным в моих записных книжках — значит, это вряд ли заслуживает упоминания. Значительная часть веса моего заплечного мешка приходится как раз на записные книжки. Потом по моей просьбе, Гарт переложил часть их в свой мешок. Насколько я помню, мне уже довелось упомянуть, что Гарт не умел читать. Ангус и Деметриос занялись им, и он быстро овладел грамотой. В отличие от мгновенно вспыхивающего Фрэнки, он с веселой настойчивостью (хотя и с не меньшей страстью) постигал искусство чтения. Но заметки в моих записных книжках он прочесть не мог: они были сделаны с помощью изобретенной мною стенографии. Кроме того, Гарт всегда был хорошим мальчиком и не стал бы заглядывать в чужие записи без разрешения. Я могу по пять его отношение к подобным вещам. (Иногда мне хочется проанализировать это слово — «отношение». Оно не так абсурдно, как «точка зрения», но все же звучит достаточно по-идиотски.) Его отношение к таким вещам легко можно понять, поскольку подросток, на деле, не более загадочен, чем любое существо, в жилах которого течет теплая кровь.