— С этого дня и на будущее ты, Фрэнки, начальник рабочих инструментов.
В Старое время местоимение «ты» означало пренебрежение. Или так говорили, чтобы подчеркнуть торжественность обращения — как в данном случае. Или, наконец, так бывало в тех редких, вызывающих изумление случаях, когда двое или трое (может быть, даже больше, хотя мне никогда не приходилось слышать об этом (безбоязненно и с любовью, а не под давлением необходимости, страсти либо самомнения) соединяли свои жизни. Когда такое случалось, это часто обходилось без длинных речей — ведь так редко приходилось слышать нужные слова. Это — как особого вида объятия. Вот почему мне иногда бывает трудно с Профессором, хотя я очень люблю его. На острове Перанелиос (мы так назвали его по вымышленной стране историй Деметриоса) мы никогда не посягаем на личную жизнь другого. Никогда не лезем с советами, как нужно сделать то, или другое («Я бы это сделал иначе».) Что ж, ваш автор чуть забежал вперед, противная привычка, извините. Мне только хотелось сказать, что начальник рабочих инструментов — не такая уж маленькая должность. И никто, кроме Фрэнки, не мог бы столь превосходно исполнять вытекающие из нее обязанности. А он занимал эту должность многие годы… Сейчас он пишет свою первую книгу. Так что подождите немного.
Судно, которое построил Гарт, представляло собой плот. Но не простой, а величавый плот, с парусом, килем, поворотным рулем и каютой. Наших орудий и знаний не хватило на то, чтобы придать ему очертания настоящего корабля. Но это не имело значения: после первого пробного плавания мы поняли, что судно обладает всеми необходимыми качествами. Боско сказал, что эта штука не поплывет. Мы спустили наш плот на воду. Он был еще далеко не закончен: просто остов. Нам пришлось решить несколько задач, связанных с установкой руля и киля. Еще несколько раз плот выходил в пробные плавания, прежде чем Гарт был удовлетворен, и в знак оного удовлетворения установил мачту. Наше судно обладало прекрасными мореходными качествами… с чем Боско никак не хотел согласиться. «Оно не выдержит веса каюты, — говорил он, — и тем более не выдержит нашего общего веса — когда мы все ступим на палубу».
Причины недовольства Боско на деле были иными. Он просто не хотел оставаться здесь. Равно как и вообще не хотел оставаться с нами. Кроме Ангуса, все Друзья, включая Боско, потратили много усилий и времени, обсуждая эту проблему. Вы сами знаете, как это бывает — собираются по двое или по трое по углам и без конца переживают одно и то же. Наконец, за дело взялся сам Ангус. (Было еще достаточно тепло, чтобы мы иногда — как раньше — ели в саду.) Ангус как-то вечером просто сел рядом с Боско и спросил:
— Вы действительно не хотите отправиться с нами на запад, Боско?
— Скажу вам честно, — ответил тот, — да, действительно не хочу. Но мне бы не хотелось разочаровывать вас.
— Лучше распрощаться, чем против воли идти с нами, если идти не хочется, — сказал Ангус. И добавил — в присущей ему манере, словно размышляя: — Конечно, мы все равно не смогли бы удержать вас. Это наша вина и наша ошибка.
Может быть, он действительно думал так. Может быть, гут сыграло роль его аристократическое воспитание: чуть подольстить, чуть подмаслить. Он никогда не льстил слишком много, так что трудно было понять, есть ли лесть вообще. Разумеется, он никогда не льстил Деметриосу — потому что любил его. Не льстил он и мне: знал, что я сразу уловлю это… Ангус мог слегка подмаслить в разговоре с быстро попыхивающим Нодом — чтобы заставить его остыть. Мог чуть польстить и Гарту, медленно соображающему, зато тонко чувствующему. И единственной причиной было то, что любя Гарта, он хотел сделать ему приятное. Вряд ли существует причина лучше.
— Раз вы заговорили об этом, — сказал Боско, — и у вас пет обиды, думаю, мне лучше уйти. Понимаете, я все думаю о Бродягах Гаммо. Если из того города, о котором говорил Т. С., они пошли на запад, то они не могли уйти слишком далеко. Дальше к западу — океан и джунгли. А им это не нужно. Им нужны люди, торговля, веселье. И, во всяком случае, мне хочется разыскать босса Гаммо. Меня не очень волнует, что он, возможно, мой папаша, но дело в том, что я должен его отлупить. Даже если ему сейчас что-нибудь больше семидесяти, все равно он не мог стать кошачьим дерьмом. И когда я поймаю его, то задам ему трепку… ну, небольшую трепку. Конечно же, небольшую, я перестану бить, как только увижу, что он уже не может встать.