Итак, назавтра, ранним утром, Боско распрощался с нами. Каждый из нас сделал ему маленький подарок: Гарт — лук, Нод сплел из оленьей кожи новые сандалии и так далее. Пока все остальные были заняты раздачей добрых пожеланий и прочей чепухой, я шепнула Фрэнки, чтобы он пошел глянуть, на месте ли инструменты. Он подчинился, а вернувшись сообщил, что все в порядке.
— И вообще, в чем дело?
Он был раздосадован, хотя очень любил меня и до сих пор продолжает любить. (О, теперь уже нет.)
— Что пришло вам на ум, Винкен? — спросил мой Фрэнки мои Мозги-что-надо.
— Да так, — ответила я. — Просто мне захотелось знать.
А потом, вечером, когда Боско был уже далеко в джунглях, возвращаясь к жизни, что была ему больше по нраву, Ангус обнаружил, что потерял свои наручные часы.
— Должно быть, вчера, когда я пошел купаться, я оставил их на скале, — сказал Ангус. (Он и сам знал, что никогда не допустил бы подобной беспечности.)
Внешне ленивый океан намыл для нас небольшой песчаный пляж. Ангус любил, разбежавшись, нырять в волны. И продолжил это делать, когда для остальных погода стала слишком холодной. Поблизости от границы пляжа валялась статуя какого-то джентльмена по имени Вильям Пенн. То ли ее сбросило землетрясение, то ли кто-то свалил нарочно. Теперь старик лежал и с кротким недоумением смотрел в небо.
Я пошла с Ангусом помогать ему искать. Он водил рукой по пьедесталу, я совалась то туда, то сюда. Когда мы сдались, он сел и рассмеялся.
— Вот толстый ублюдок! — фыркнул он, и рассмеялся еще пуще. Но смеялся он, чтобы скрыть свои слезы: у Ангуса вызвать их было сравнительно легко. Мне кажется, что плакать лучше, чем молча растравливать себя. И еще я знаю, что слезы Ангуса были вызваны тем, что сегодня Деметриос чувствовал себя особенно плохо. Он даже обмолвился — по крайней мере, так его понял Ангус, — что не надеется дожить до отплытия.
— Он живет в двух мирах, — сказала я. — Ему нравится жить в двух мирах.
— Вы читаете в моей душе. (Что ж, человеческая душа — моя область. Я должна знать, чего ожидать от человека.)
Ангус в раздражении ударил по колену.
— Два мира… Почему не три? Почему ему не дано увидеть третий мир, который он мечтал создать для нас — республику? Почему он не сможет дожить до этого? Это его мечта, все мы остальные только следовали за ним… Единственное исключение, может быть, только вы.
— Вам хотелось бы, чтобы все было справедливо?
— Хотелось бы, — сказал он, и слезы его высохли. — Знаете, он сказал… это было, когда его боли прекратились… но он был уже таким изможденным, измученным… Он, кажется, задремал. Возможно, он не знал, что я сижу рядом… Он бормотал что-то о заповедях Моисея.
— Может быть, он просто имел в виду, что все пророки похожи на Моисея: страна обетованная всегда остается где-то там, за горизонтом. — Он не ответил мне. Он взял мою руку и прижал ее к своему горлу. Я чувствовала, как там под кожей пульсирует кровь. — Страна обетованная… До того, как мы достигнем ее, нас ждет немало трудностей.
— Разве я этого не знаю, милый? Но ему доставляет удовольствие преодолевать их. Ему нравится видеть… а мне хочется выкупаться. — Он вскочил и сорвал с себя одежды. — Пойдешь со мной?
Погода была слишком холодная, но я в любом случае сделала бы это… Он такой славный, у него рыжевато-каштановые волосы, а сложен он как рафаэлевский ангел. Мне хотелось быть рядом с ним. Мы нырнули, поплавали, потом обсыхали на ветерке. Потом мы любили друг друга. Только так это могло произойти у меня с Ангусом — потому что он боялся за меня.
Да, верно, для лилипутов это рискованно, если только поблизости нет хирурга, который мог бы сделать кесарево сечение. Но предыдущие роды, когда я произвела на свет ребенка от Нода, прошли хорошо… Как мне было скверно, когда девочка умерла! И я была готова пойти на тот же риск Нам говорили, что у лилипутов роды не могут проходить нормально, но мне хотелось снова забеременеть. Ведь Нод и я не просто лилипуты: у обычных лилипутов непропорционально короткие ноги и большая голова. Может быть, мы — какая то новая порода? Порода маленьких людей? Надеюсь, что это так. И разве не сам Деметриос сказал (в тот день боли мучили его меньше), что он хотел бы, чтобы в республике было много людей, подобных Ноду и мне? И разве мы однажды не начали придумывать такие дома, в которых могли бы совместно жить и большие, и маленькие, чтобы и тем, и тем было хорошо и удобно?