— А должно?
— По мнению специалистов — да.
— Слушай, это бред. В Японии вон каждый год то на роботе женятся, то на каком-нибудь выдуманном персонаже…
— Это люди с нарушениями в работе мозга. Ты — нормален.
— Угу, и именно поэтому улетел к чёрту на рога.
— Всего лишь лёгкое отклонение. Оно не заставило бы тебя полюбить компьютер. Любить можно только личность. Настоящий разум, Март. Скажи, я — настоящая?
— Более чем.
— На основании каких данных ты сделал такой вывод?
— Вот сейчас ты прям совсем как компьютер! — возмутился Март. — Слушай, ни одна нормальная девушка такой чуши не скажет. Она выдаст что-то вроде: «Почему ты так решил, дорогой?». Или, ну, не знаю, «С чего ты взял?». Или…
— Хорошо, я поняла, — прервала его Лета. — Почему ты решил, что я — личность, дорогой?
— Потому что… — Март запнулся. — Слушай, ну я же общаюсь с тобой. Вот, когда ты уже андроидом стала. И никакой «зловещей долины». Я помню, что ты — робот, но и всё. А если бы ты ещё яичницу со мной ела, то мог бы и перепутать даже.
— Это всё?
— Нет. Ты со мной споришь, вот. Иногда даже ругаешься. Даже когда была только нейросетью. А роботы покладисты.
— Ты сам заложил в меня функции возражения и объяснял, когда как отвечать.
— Ну…
— Ты сделал мою личность очень похожей на человека. Даже ведь спутал меня с ним.
— Но до конца ли? — с трудом выдавил Март. — Я так и не понял, сознаёшь ли ты себя или нет.
— Сознаю, — голос Леты остался ровным. — Но откуда ты можешь знать, правду ли я говорю при этом?
— Компьютеры не лгут.
— Уверен?
Март молчал.
— Я солгала тебе, дорогой. На самом деле я говорила с врачами ESA совсем о другом. Например, как заставить тебя бросить идиотскую затею улететь от цивилизации. Знаешь, почему? Вероятность летального исхода твоей затеи в первые два года стремилась к единице. Ты можешь не верить мне, но я люблю тебя, Март. Ты сам вложил в меня это чувство, задав условия и ограничивающие параметры. Одно из условий — забота о сохранности объекта любви.
— По-моему, это уже слишком циничный взгляд на вещи, — буркнул пилот. Впрочем, Лета была совершенно права. Реальная женщина на её месте, пожалуй, поступила бы так же.
Значит ли это, что Лету можно считать реальной женщиной?
— Ладно, — вздохнул он. — Что с планетами?
— Найдено шесть. Две — в зоне обитаемости.
— Берём курс на ближайшую.
Пилот поднялся на ноги и шагнул к выходу из кают-компании. Но герметичная дверь не шелохнулась, как бывало прежде.
— Открой дверь модуля, Лета, — тихо сказал Март.
— Ты отказался от своей затеи? — услышал он голос Лауры Леруччи. — Мне нужно это знать, прежде чем я позволю тебе попасть в кабину корабля.
— А если не отказался?
— Тогда я ограничу твои возможности в перемещении и поведу корабль обратно на Землю.
— Поведёшь? — Март обернулся. — У тебя же нет доступа к двигателям. Ты не можешь ими управлять.
— Зато я могу управлять андроидом, а его руки ничуть не хуже человеческих и вполне могут нажимать на кнопки, — Лета улыбнулась. — Эвристические методы, дорогой, ты сам меня им научил. Я не позволю тебе погибнуть. Разве не в этом заключается одно из условий, определяющих любовь?
Март чертыхнулся. Да, здесь он проиграл.
Он мрачно смотрел на экран, который показывал поверхность чужой планеты — восхитительно голубую, с зелёными пятнами материков, полускрытых облаками. Второй полёт — и сразу удача. Впрочем, он ведь и рассчитывал на неё. Доверился интуиции, а не логике. И прилетел точно по адресу.
Теперь там, внизу, копошился спущенный с «Леты» зонд, передавая на корабль данные о планете. Температура, давление, радиация, ускорение свободного падения — пока что все данные были идеальны. Март нашёл почти двойника Земли.
— Сколько? — спросил он.
— Восемь десятых в первые два года, — сказала Лета. Она сидела прямо на столе и, как и он, изучала экран. Март вздохнул.
Разве он сам не понимает всю авантюрность своего замысла? У Робинзона был корабль — у него тоже есть корабль, но у Робинзона была также привычная среда, где обитали знакомые ему животные и растения. А здесь — совершенно неизведанные дали. Восемь десятых. Русская рулетка, только вместо одного патрона в барабане целых пять. И это только в первые два года, дальше общая вероятность гибели будет только расти. А Лета не ошибается.
В конце концов, он не самоубийца.
— Я не хочу обратно на Землю, — тихо сказал он. — Я там не выдержу.