Не глядя на нее, выхожу в ванную. Закрываю за собой дверь, и она исчезает с глаз. Сижу на закрытом унитазе, глотаю полный горечи алкоголь и слушаю ее резкие шаги. Хлопает дверь. Да, эту не объедешь. Не мой стиль.
— Ты здесь?
С унитаза кричу:
— Входи, дверь открыта!
— Где ты? Где ты?
Тихонько выхожу с пустым стаканом. Она ищет меня под кроватью.
— Я, конечно, спряталась от тебя, но не так серьезно!
Она поднимает голову:
— А я туда иногда залезаю. В шкафу, когда одиноко и хочется поплакать, тоже неплохо.
— Когда я была такой, как ты, я всегда плакала в маленькой нише, которая была у меня между шкафом и стеной в комнате.
— Да? — удивляется она.
— Так я расходовала свой запас плача. Каждый человек при рождении получает запас плача. Чем быстрее растратишь его, тем лучше, — вновь наливаю себе «Джека Дэниэлза».
— А я закончила «Танго танцуют вдвоем». Теперь на очереди «Казнь китайца». Не знаю, что со мной, смогу ли я ее закончить.
— Тогда передохни, — говорю я. — Слишком много работать вредно для искусства.
— Знаешь, у меня такая противная бабушка… Наверное, если бы она не была моей бабушкой, я бы смогла ее полюбить. Иногда мне ее даже жалко. Ведь она такая забавная… Ты только представь: кожа от бесконечных подтяжек стала пластмассовой. Нос похож на пуговицу от бесчисленных пластических операций. Ресницы — накладные, губы — силикон. Ничего своего. Просто кукла. Монстр из фантастического романа. А ее аппетит? Казалось бы — как только ее дряблое тело столько вмещает? А она все ест да ест! А еще вся ее жизнь, каждая секунда, посвящена погоне за каким-нибудь мужчиной. Вот влюбится в кого-нибудь и бегает за ним. Пока не надоест. Это вообще-то и утомительно, и унизительно, но только не для нее. Мужчины для нее — как обувь. Надо чаще менять. Я для нее — сто сорок седьмая пара летних туфель. Но все равно никому не позволю ссориться с ней.
— Тебе не обязательно мне все объяснять, — вздыхаю я. — По-твоему, правда, выходит, что госпожа Сюрейя — какая-то озабоченная.
— Ага. Озабоченная. Сексом и деньгами. Она много лет потратила на то, чтобы захомутать моего дедушку. А потом даже отца пыталась, представляешь?
— В семьях, где много денег, жизнь превращается в поганый сериал, — замечаю я. — Твой отец действительно покончил с собой?
— Мэри Джейн тебе сказала, что он умер от цирроза, да? А ты знаешь, что плохие новости о семье влекут за собой понижение доверия акционеров, падение акций, кредитного рейтинга? Каждый неудобный слух выражается в определенной сумме потерянных денег. А фирма стремится только к выгоде и больше ни к чему. Мэри Джейн напичкана официальными сведениями о нашей семье. Расспрашивать ее о пикантных подробностях бесполезно.
— Ах, ей так важно всегда быть правильной, — язвлю я. — Как же ей удается с такой легкостью отделять хорошее от плохого? Почему нам никто не дал лекал для жизни, которые выдаются таким, как она? — я вновь наполняю стакан.
— Нам пытались их дать: но мы свои мгновенно выкинули, даже не рассмотрев. Выкинули — скорей с глаз долой. И бровью не повели.
Беру ее за руку и сажаю к себе на колени. Тоненькие ручки обхватывают мою шею. Ее голова у меня на груди, ноги на моих ногах, и я говорю:
— Не надо ничего делать ради меня. Я люблю тебя и так. Очень люблю.
— Тогда не бросай меня. Никогда не бросай меня, — шмыгает носом она.
Ах, знаю ли я, что делаю? Пусть меня кто-нибудь ударит, что ли, если я делаю что-то не так.
Отправляемся в кафе, едим сосиски, картофельный салат и шоколадный крем. За едой молчим. Я невероятно устала. Наши разборки с девочкой, разговор с Мэри Джейн, три стакана виски. Есть от чего устать.
Не успев вернуться в ее каюту, оказываюсь в кровати. Пытаюсь наблюдать за ребенком, а сама плаваю где-то между явью и сном. Призрачная девочка сидит на полу и что-то рисует карандашом. Под дьявольским треугольником челки сияют счастливые глаза. Как у сиамской кошки.
— Быть художником — так здорово, — говорю я со странной нежностью. — А вот писателю приходится унижаться. Почему у тебя нет собаки? У богатых детей всегда есть собака.
— Ты немножко пьяная, — говорит она, не поднимая головы от картины. — Когда мне было шесть лет, я просила, чтобы дедушка купил мне карлика.
— Мне сегодня снился такой сон…
Не сумев договорить, поворачиваюсь на бок. Сил нет рассказывать. Как раз когда я готова провалиться в небытие, дверь открывается. Входит Мэри Джейн Праймроуз.