Вместе с девочкой претерпевает метаморфозу и воображаемая Мэри Джейн. Оказывается, у нее крашеные ярко-рыжие волосы — длинные спереди и коротко стриженные сзади, брюки в обтяжку и жакет с глубоким вырезом — в общем, теперь в моем воображении она похожа на подростка, на свою воспитанницу. Только постарше. О Господи.
Заснуть удается поздно, и утром трудно встать. Аккуратно застилаю постель и напоследок оглядываю комнату. Когда бы я ни вернулась, дом должен быть в полном порядке! Схватив чемодан и сумку, ловлю такси и мчусь в порт.
Когда я прибываю на место, корабль вот-вот должен отойти! Взбегаю по трапу. Госпожа Тамара ждет меня на палубе с конвертом в руках и страшно нервничает.
Хорошо, что на эмоции времени нет. Сунув мне конверт и пробормотав приличествующие случаю прощальные слова, она торопливо бежит к трапу.
В последний момент вдруг останавливается и оборачивается. Смотрит на меня своими ярко-зелеными глазами, почему-то с беспокойством — или мне только так показалось? — и говорит: «Будьте внимательны. Пожалуйста, будьте очень внимательны».
Весело отвечаю: «Ни о чем не беспокойтесь, Тамара!»
— Ваш билет в конверте, — напоминает она и быстро удаляется.
Стюард показывает мне мою каюту. Хочется неторопливо разложить вещи и до ужина не видеть ни девочку, ни Мэри Джейн Праймроуз.
Издалека доносятся чьи-то голоса. Я выглядываю из иллюминатора. И корабль плывет!
Три
Я счастлива, что город уже далеко.
Бывает, брожу по его улицам, и меня охватывает беспричинный страх. Кажется, что мне угрожает что-то непонятное, неизвестное. Может, это люди — люди, в которых таится угроза.
Самое неприятное то, что я не чувствую связи с этим городом. Ни с этим, родным моим городом, ни с другими. Ощущение отчужденности не покидает меня ни на минуту. Оно душит меня.
Странное чувство — ощущать себя чужой почти везде. Как щепка, которую носит по волнам.
Отчужденность рождает страх, который растекается по мне, как клякса по бумаге. Временами он больше, временами — отчего-то меньше, но присутствует всегда.
А сейчас я не буду привязана ни к какому городу. Корабль понесет меня по миру. Никто из нас ведь не связан с морем. На море все в гостях. И мне совершенно не хочется сходить на берег — нигде.
Раскладываю вещи по ящикам дубового гардероба. В это время маленькая девочка входит ко мне в каюту. Я не слышала, стучала она или нет. Наверное, стучала. Но вошла, как входят люди, которые не привыкли уделять внимание таким мелочам, как вежливость.
— Привет. А знаешь, я сейчас рисую картину под названием «Казнь китайца, съевшего панду». Целыми днями думаю только о ней. И днем, и ночью. Живу в этой картине. Плаваю в ней, как в море. Иногда выбираюсь на берег, чтобы посмотреть на нее с другого ракурса. Иногда обожаю ее. Иногда ненавижу. Иногда она кажется мне серьезной и зрелой, а иногда дурацкой и наивной. А когда мы, бывает, миримся с ней, мне делается хорошо. Но если она надоедает мне, и я сбегаю от нее — мне очень плохо… Может, мне стоит поменять название на «Пытай себя сам»?
Не дожидаясь приглашения, она садится в кресло перед моей кроватью, да еще и кладет на постель ноги. Под голубыми глазами, — разговаривая, она упорно смотрит мне в глаза, — сине-сиреневые синяки, будто у нее бессонница. Обычная маленькая девочка, ухоженный, аккуратный ребенок с красивым остреньким носиком, тонкими ровными бровями, короткими русыми волосами и выгоревшей неровной челкой, спадающей на правый глаз.
На ней белая футболка, белая вязаная кофта и бежевые брюки. Из ботинок выглядывают яркие носки: один зеленый, другой сиреневый. Как два нахальных попугая. Под ногтями краска — она же рисует.
Разговаривая, она изредка взмахивает руками, как птица крыльями. Из-за длинной тонкой белоснежной шеи она похожа на неизвестное животное редкой красоты. Мне кажется, я вижу в ней само одиночество, запертое в теле ребенка. Почему-то у меня щемит сердце.
— Казнь на моей картине — реальный случай. Как-то раз китайский крестьянин убил на охоте панду и съел ее. Человек был очень голоден, и ему не было дела до того, что панд в мире почти не осталось, и того, как велико ее символическое значение. Так как крестьян в Китае слишком много, а панд слишком мало, он получил заслуженное наказание от Китайской Народной Республики. Крестьянина казнили. Знаешь, я всегда слишком погружена в себя, но мимо такой истории пройти не смогла.