Из-за двери послышался детский плач. Но голос был не такой, как у них. Мальчишеский.
– А почему нас взяли? Почему не других девочек? – спросила Мэри Джейн.
Сестра Делорес кивнула с благодарностью – мол, наконец-то правильный вопрос.
– Нам досталось только семь мест. Из ста пятидесяти. И нам сказали – маленьких берут лучше. Мы всегда посылаем тех, кто помоложе.
– Бетси младше меня, – сказала Кора. Она не защищала свою подружку. Она надеялась, что сестра обнаружит ошибку, отправит ее обратно в приют и возьмет вместо нее Бетси. Но сестра Делорес покачала головой:
– Бетси плохо соображает. По глазам видно. Они сказали, такую никто не возьмет.
Сестра подняла глаза на Иисуса. Девочки поняли, что надо помолчать. Хотя сестра Делорес сидела к ним боком и лицо наполовину скрывала вуаль, было заметно, как монахиня устала.
– Мы любим каждое Божье дитя. – Она по-прежнему смотрела на икону. – Но в поезд садятся немногие.
Она глубоко вздохнула и расправила плечи. Голоса она не повышала. Да ей и не требовалось. Спокойный тон и суровые синие глаза говорили сами за себя.
– Я повторяю в последний раз. Вам очень повезло, что вы здесь. И для вашего же блага – я отвечаю за то, что каждая из вас в этот поезд сядет.
Девочки не ведали, что в тот день стали каплями большой реки – массовой миграции, которая продолжалась семьдесят с лишним лет. Они не знали, что Общество помощи детям высылает из Нью-Йорка нищих детей поезд за поездом: за всю историю существования программы уехало двести тысяч мальчиков и девочек – как правило, на Средний Запад, в жизнь простую и деревенскую, на свежий воздух, на широкие просторы, на чистенькие Главные улицы, к приходским пикникам, к серьезным молодым супругам, мечтающим о ребенке.
Или о рабочих руках. О маленьком рабе. О безропотном слуге, которого можно заставить трудиться часами, в жару и мороз, и съест он немного. О бесправном пленнике, которого никто не хватится, которого можно бить, морить голодом, мучить, раздевать, насиловать, и все среди своих, и никто не узнает.
Дело шло как по маслу. За несколько недель до прибытия детей по городкам расклеивались объявления: «Ребенку нужен дом! Хорошо воспитанные дети. Любого возраста. Обоих полов. (Белая раса подразумевалась сама собой – об этом даже не упоминали.) Адрес, время и место прибытия будут объявлены дополнительно».
Поезда всякий год шли в разные города. Общество чередовало разные маршруты, чтобы штаты насыщались сиротами равномерно, чтоб сироты оставались редкостью и не представляли угрозы для местного демографического положения. На каждом маршруте много станций, к каждой станции притулилась городская площадь, так что выбор есть. Женщины-агенты со списками тоже ехали на поезде; они уговаривали детей не беспокоиться, если их не взяли на первых же остановках. Обычно люди охотнее берут малышей. Когда младенцев разберут, придет и ваш черед, обещали агенты.
Тем не менее их инструктировали. Учили отвечать улыбкой на улыбку и петь по команде «Иисус меня любит». Девочек предупреждали: если будущие родители попросят задрать юбку, надо задрать: они посмотрят, прямые ли у вас ноги. Им же нужно знать, что они получают. Напротив Коры сидели два рыжих мальчика. Они держались за руки даже во сне. Старший сказал агенту, что они братья и их нельзя разлучать. Она пообещала, что постарается.
Когда поезд приезжал в новый город, детей приводили в порядок: мыли им лицо и руки, причесывали, меняли одежду. Еще в Нью-Йорке всех искупали и каждому выдали даже не один, а два набора одежды: один дорожный, другой для смотрин. Каждому – теплое пальто, новую обувь по размеру, мальчикам кепки, девочкам ленточки в волосы. Агенты виртуозно умели плести косы, завязывать шнурки, оживлять лица заплаканные и заспанные. Когда дети становились чистыми и опрятными, их выводили на сцену, обычно в церкви или театре. Залы бывали полны, люди иногда приходили просто посмотреть.
Даже тогда Кора чуяла опасность. Она неподвижно стояла на одной, другой, третьей сцене, а взрослые вились вокруг, разглядывая ее и других детей; некоторых просили открыть рот и показать зубы. Она радовалась, что родилась не мальчиком. Мужчины и женщины стискивали мальчикам тощие плечи, щупали мышцы; прижимали ладони к коленкам и худеньким бедрам. Некоторые своих намерений не скрывали. Корову когда-нибудь доил? Кукурузу лущить приходилось? Болеешь часто? Родители хворые были? Работать умеешь? Но оказалось, что и девочкой быть не так уж хорошо. На одной станции Кора слышала, как мужчина с длинной бородой втолковывал большой девочке с толстыми черными косами, какая она красивая, а у него несколько лет назад умерла жена, и живет он совсем один, но дом огромный, а детишек ты любишь? Вместо ответа девочка нарочно сильно закашляла, даже рот рукой не прикрыла, и побагровела так, будто задыхается; пришлось ему убраться. Когда этот угрюмый дядька проходил мимо Коры, она тоже принялась кашлять.