— I’m interested in the history of music.
— Are you a musician?
Я (смущенно). No, I… study musicology. I’m a… a musicologist.
Она (с удивлением и интересом). How great! Whish instrument do you play?
Я (вконец растерянный). I… I don’t play any instrument. I just study. I listen and write, if you prefer.
Она (разочарованно и озадаченно). You don’t play? But you can read music?
Я (с облегчением). Yes, of course, that’s part of my job.
Она (с недоверчивым подозрением). You read, but you don’t play?
Я (с бесстыдной ложью). Actually I can play several instruments, but poorly[132].
Затем я пустился в долгое описание моих исследований, попутно сделал назидательный экскурс в область пластических искусств (не все историки и критики искусства — художники!). Мне пришлось сознаться, что я не слишком интересуюсь «модерновой» музыкой, предпочитая ее музыке XIX века, западной и восточной; она слышала о Ференце Листе, зато название Хаси Эмин Эфенди[133] не говорило ей ровно ничего — наверняка по вине моего кошмарного произношения. Пришлось мне набивать себе цену рассказом о своем исследовании (которое я считал очень увлекательным, даже захватывающим), оно касалось инструмента Листа, того самого, знаменитого эраровского концертного рояля в семь октав, с двойной репетицией и прочими усовершенствованиями, с корпусом из красного дерева и т. д., на котором он играл перед султаном[134] в 1847 году.
132
— Я интересуюсь историей музыки. // — Значит, ты музыкант? // — Нет, я… я изучаю музыку. Я… э-э-э… музыковед. // — Как здорово! На каком инструменте ты играешь? // — Я… я не играю ни на каком инструменте. Я только изучаю — читаю, пишу, если вам так понятнее. // — Ты ни на чем не играешь? А ноты читать умеешь? // — Да, конечно, это ведь часть моей работы. // — Значит, читать ноты умеешь, а играть — нет? // — Ну… в настоящее время я могу играть на нескольких инструментах, но плохо
134