Я серьезно размышлял над словами Седых и решил, что ничего пересматривать не буду, не буду никак реагировать на предостережения, ведь никаких грехов я за собой не знал, а просто подам заявление об уходе с должности замдиректора. Пока я размышлял, сеть, которую плели вокруг меня, всё укреплялась, и вскоре Лобанов вызвал меня и сказал:
— Я тебя любил и люблю, но вчера приезжала комиссия из ЦК во главе с заместителем заведующего сельхозотделом Капустяном. Она работала целый день, ездила в Тимирязевку к Турбину и Саркисову. Они там на тебя такого наплели, что я получил команду снять тебя с работы. Похоже, что они еще что-то плетут через Комитет (имелся в виду КГБ. — B.C.). Я все-таки хочу тебя защитить, поэтому садись и пиши задним числом заявление о том, что просишь сам освободить тебя от занимаемой должности и оставить заведующим лабораторией. Если они и дальше будут на тебя нападать, приходи ко мне, звони домой. Я тебя в обиду не дам.
Я написал заявление, в тот же день Лобанов подписал приказ. Вместо меня зам. директором по науке назначали Мелик-Саркисова. Одновременно дирекция института отказалась от плана строить современную экспериментальную базу с фитотроном в Обнинске.
7. Лежачего добивают
Мои надежды, что после этого тяготы прекратятся, не оправдались нисколько. Мелкие и крупные укусы следовали один за другим. У меня начали переманивать из лаборатории людей. Нам перестали давать новое оборудование. Мои статьи не отправляли в зарубежные журналы. И прочее, и прочее.
В 1970–1974 гг. и 1975 г. я смог съездить в Чехословакию, Польшу и ГДР. Правда, в Румынию почему-то поехать не разрешили, так же как отменили мои поездки в Японию, США, Англию на конференции, куда меня приглашали с докладами (с оплатой проезда). Летом 1976 г. я был приглашен выступить на Международном биофизическом конгрессе в Дании с пленарным докладом о наших работах, в которых было доказано существование репарации ДНК у растений. Этот доклад был исключительно важен не только для меня, речь шла о приоритете советской науки, ведь, как я уже писал выше, американские ученые заявили, что свойство репарации либо никогда не было приобретено растениями, либо они его потеряли в процессе эволюции. Мне начали оформлять документы, выдали иностранный паспорт, приобрели билеты на самолет, я провел несколько дней в изучении истории и культуры Копенгагена, но неожиданно, за день до отъезда, меня вызвали в иностранный отдел и отобрали паспорт и билет. Через своего приятеля из ЦК, с которым я учился когда-то в Тимирязевке и который сейчас занимал очень большой пост, я выяснил, что на меня пришел вполне официальный донос из института, в котором я обвинялся в неблагонадежности.
Тоща я отправился в Тимирязевский райком партии, чтобы мне этот донос показали. После, наверное, недельных препирательств донос был извлечен из сейфа и показан мне. В нем зам. директора Мелик-Саркисов, секретарь парторганизации
Мадатова и предместкома Шиповская извещали, что меня нельзя посылать за рубеж, потому что я демонстративно не участвую в коммунистических субботниках, не пользуюсь уважением членов партии в институте, а также разваливаю работу в своей лаборатории. На следующий день меня приняла 3-й секретарь Тимирязевского райкома Ирина Николаевна Конюхова. Она цитировала отрывки из письма «треугольника» и пыталась понять, что в них правда, а что неправда, окончательно во всем запуталась и стала меня убеждать в том, что единственный путь исправить положение — убедить руководство института отозвать такую зверскую характеристику, данную мне. Я попросил руководство Института биомедхимии, где квартировала моя лаборатория, дать справку о моем участии в пресловутых субботниках, в которых я, несмотря на мою нелюбовь к этому виду показушной деятельности, все-таки участвовал. Нашлись и фотографии, на которых я был запечатлен на этих субботниках — в один год с носилками, на другой год — с метлой. Но доказывать уже было поздно — конгресс тем временем закончился.