15. Новая жизнь
В день, когда мы с женой в конце 1978 года подали заявление о желании выехать из СССР, мы приготовились к тому, что надолго окажемся отвергнутыми в обществе. Слухи о нашем решении носились по Москве уже около месяца — с момента получения первой справки на работе, а справок этих понадобилось много, и из каждого места круги разносились всё шире. Вернувшись домой из ОВИРа, я решил заняться своим любимым видом отдыха — засел в ванную печатать фотографии. У меня накопилось много отснятых пленок. Как я ни любил процесс печати, но времени вечно не хватало, а тут мне Турбин сказал, чтобы я недели две не появлялся на работе: я был первым в институте человеком, решившимся на эту крайнюю меру, и он видимо хотел использовать эти две недели для консультаций с начальством. Не скрою, на душе было неспокойно.
Часа через два в дверь кто-то позвонил. Я знал, что за подачей заявления следует визит участкового милиционера. С этого начиналось психологическое давление на «подавантов», но что-то в моем случае, подумал я, власти слишком проворны. Жена открыла дверь не сразу, наверное, и она раздумывала, кто бы мог нас в такой день навестить. Звонок повторился второй раз, потом третий.
Голос вошедшего мне не был хорошо знаком, но тон его речи был дружественный, я услышал, что и Нина тоже говорила что-то радостное. Я, как мог, скорее рассовал фотобумагу по конвертам, вынул из фиксажа последние отпечатки и вышел в прихожую. И — глазам своим не поверил. Новосибирский генетик профессор Л. И. Корочкин встретил меня с объятиями и словами: «Вы что же, нехорошие люди, решили уехать, ни слова не сказали, не попрощались, кто так делает?!». Оказалось, что в этот день во Всесоюзном обществе генетиков проводилось какое-то совещание, съехались ведущие генетики со всей страны, новость о моем решении тут же стала всем известной, и вот Леонид Иванович решил нас проведать. Рады мы ему были несказанно. Только он разделся, звонок в дверь повторился — еще один гость, заведующий кафедрой генетики Вильнюсского университета Витаутас Ранчялис, пришел к нам. Затем третий звонок и четвертый. Друзья с разных концов страны собрались тогда у нас дома. Мои ожидания полной изоляции, слава Богу, не подтвердились.
В те годы эти постоянные контакты стали для нас животворными. Я понял, что даже если мы уедем, родина для нас не останется далекой географической категорией, отмеченной красным цветом на карте. Я знал, что там будут не только кладбища, где похоронены наши родители и предки, но есть много друзей, с которыми мы сохраним отношения до смерти.
Я оказался счастливым человеком: из близких друзей я потерял только одного, но зато приобрел много новых друзей как в среде «отказников» — таких, как гроссмейстер Борис Гулько и его жена Аня Ахшарумова, так и в среде обычных советских ученых.
Дружба эта не пропала и после нашего отъезда. Мы, например, еще в Москве, особенно в последние года четыре, часто встречались с профессором Максимом Давидовичем Франк-Каменецким. Разумеется, мы часто обсуждали научные вопросы. В 1985 году он предложил новую структуру наследственных молекул (ДНК), и перед нашим отъездом мы договорились, что я постараюсь наладить в Америке исследования в этой области и буду контактировать с его лабораторией в Москве. Помимо чисто научного интереса, был в этом начинании и внутренний нравственный аспект: мне было приятно поддерживать научные контакты с соотечественниками.
Сегодня наше сотрудничество с лабораторией Франк-Каменецкого стоит на твердой почве. Нам удалось нащупать новые пути исследования структур, которые он обнаружил. Мы предложили и успели в кратчайший срок проверить на практике новый метод анализа. Помогли в этом, в числе других факторов, мои знания в области радиационной генетики, знания, которые были попросту оплеваны членами ученого совета института, который я помогал создавать. Динамичная американская система организации научных исследований и их финансирования позволили мне быстро получить ассигнования на эту работу Благодаря помощи эмигранта из России Якова Ефимовича Глузмана, ставшего любимцем Нобелевского лауреата Джеймса Уотсона, мне повезло еще в одном отношении: Уотсон включил меня в состав участников Международного курса по молекулярному клонированию у высших организмов, который раз в год проводится в Колд-Спринг-Харборском научном центре, и я сумел за месяц наверстать те пробелы в экспериментировании, которые явились результатом десятилетней безработицы.