С утра я садился в машину и начинал объезжать ведомство за ведомством, ибо Турбину до этих «мелочей» дела не было, он целыми днями сидел в ВАСХНИЛе и только требовал от меня отчетов.
Мне удалось достать участок для строительства института, договориться о подрядчике, выцарапать для работы в Москве первые 120 единиц численности сотрудников (пусть те, кто не знают этого бюрократического термина, поверят мне на слово — из-за этой численности тоща ломали голову многие), добиться высшей категории зарплат, утвержденной Комитетом по труду и заработной плате. Каждый день заставлял искать ответы на новые бюрократические заковыки, но чудо материализовалось: примерно через полгода институт мог начать функционировать.
Очень помогли в тот момент хорошие отношения с многими сотрудниками аппарата ЦК КПСС — с заместителем заведующего Отделом сельского хозяйства ЦК Юрием Васильевичем Седых, ответственными сотрудниками сектора научных учреждений этого отдела Леонидом Петровичем Кормановским и Леонидом Ивановичем Бабенко, заведующим сектором зернового хозяйства, Владимиром Григорьевичем Козловым, с которым мы были знакомы еще со студенческой поры, с заведующим сектором философии Отдела науки ЦК КПСС Николаем Варфоломеевичем Пили-пенко. Я несколько лет считался нештатным советником по вопросам молекулярной биологии и генетики секретаря ЦК КПСС Ф Д. Кулакова, готовил для него докладные записки о положении дел и новых открытиях в биологии на Западе, поэтому мне удавалось легко попадать на приемы к упомянутым выше сотрудникам, которых я, со своей стороны, считал и считаю людьми много работавшими, хорошо знавшими трудности в стране и старавшимися их преодолеть, а потому заслуживавшими уважения. Часто один звонок любого аппаратчика как по волшебству открывал двери высоких кабинетов, где их обладатели вдруг начинали с вниманием и благожелательностью тебя выслушивать и легко шли навстречу.
Наш институт должен был стать первым молекулярно-биологическим учреждением, предназначенным для теоретической разработки проблем, из решения которых вытекали бы рецепты для улучшения сельскохозяйственного произвол-ства. Мы полагали и смогли в этом убедить членов Политбюро — тогдашнего заместителя Председателя Совета Министров СССР Д. С. Полянского и секретаря ЦК КПСС по сельскому хозяйству Ф. Д. Кулакова, — что важно сейчас же начать разработку этих проблем.
Центральным направлением, как я тогда думал, должна была стать генная инженерия растений. Это сегодня слова о генно-инженерных подходах тривиальны, как лапоть. Тогда же генная инженерия только зарождалась, границы ее возможностей были размытыми и неясными, шли споры о том, морально или аморально вторгаться в святая святых организмов — их генную структуру — и что-то туда добавлять или, наоборот, что-то ненужное, а порой вредное удалять.
Вместе с Турбиным мы написали несколько докладных записок в ЦК партии и Совмин, аргументируя необходимость срочного перехода к изучению возможностей использования генно-инженерных подходов для разработки новых методов селекции растений и радикального изменения ее с помощью биохимических и технических характеристик сортов, придания растениям устойчивости к вредителям и к болезням, включая грибные, бактериальные и вирусные. Мы указывали, что в новом институте нужно будет уделить особое внимание применению методов культуры клеток и тканей растений для выращивания растений из тех клеток, которые удастся изменить с помощью переноса желаемых генов в ходе генно-инженерных операций. Затем мы обращали внимание на необходимость разработки новых молекулярно-генетических принципов и методов. Под эти главные направления и подразумевалось выделить средства, для их разработки собственно и создавался институт.