Кое-какие начальные экспериментальные результаты молекулярно-генетических исследований были уже получены в моей лаборатории. Так, первыми в мире в 1973 году мы с моим аспирантом К. К. Циеминисом описали темновую, а в 1975 году рекомбинационную репарацию генных повреждений у растений — молекулярного процесса излечивания наследственных молекул ДНК от нанесенных им химических и радиационных повреждений. До этого американские специалисты из Оак-Риджского Атомного центра сообщили, что, согласно результатам их опытов, растения не обладают ферментами темновой репарации. Мы обнаружили причину ошибок в экспериментах американских ученых и опубликовали в американских и европейских научных журналах данные по изучению репарации. Мы также показали экспериментально зависимость мутационного процесса у растений от активности ферментов репарации. В содружестве с Н. А. Картелем из Института генетики и цитологии Белорусской АН СССР и Н. М. Чекалиным из Полтавского сельхозинститута мы начали исследовать некоторые из подходов к генной инженерии и получили данные о возможности придания новых свойств ячменю с помощью переноса генной информации. Железный занавес тогда уже потихоньку раздвигался, и мы опубликовали данные по этому поводу не только в СССР, но и за рубежом. В 1974 году я рассказал о наших результатах на международной конференции по трансформации в Кракове. На ней собрались ведущие ученые в этой области со всего света, и наша работа была встречена с интересом американскими, голландскими, немецкими и французскими учеными.
Все указанные направления были новыми. Мы не «повторяли задов», скорее опережали тоща западных ученых, и это, конечно, крайне утяжеляло задачу, но делало работу очень интересной.
Материально эти исследования требовали самого лучшего оборудования, множества реактивов, включая радиоактивные. Надо сказать, что и Президиум ВАСХНИЛ, в особенности Президент Лобанов, и Полянский, которого понизили в должности, назначив министром сельского хозяйства СССР, и заведующий сектором сельскохозяйственной науки Сельскохозяйственного Отдела ЦК КПСС Ю. В. Седых [позже он стал заместителем заведующего отделом ЦК] очень нам тогда помогли тем, что сразу же обратились в Правительство СССР с запросом о целевом выделении валюты, на которую мы в течение всего одного года закупили первоклассное оборудование и реактивы.
Пожалуй, есть смысл вспомнить, как удалось уложиться с закупкой в срок, меньший года. Ведь обычно закупка и простенького и самого сложного оборудования требовала в СССР как минимум трех лет. Задержка на годы была связана с тем, что вокруг этих дел толклась масса чиновников на многих уровнях — управлений научно-технического снабжения министерств и/или академий, соответствующего подразделения Госкомитета по науке и технике, объединений Минвнешторга, транспортных организаций, которым было «поручено» доставлять импортные грузы, опять объединений Минвнешторга, получающих уведомления о поставке груза на территорию СССР, других чиновников из управлений материально-технического снабжения министерств (академий), «ответственных» за обработку прибывающего оборудования… И это еще не вся цепочка. Каждое из ведомств быстро всю информацию обработать было не в состоянии, каждый чиновник волей-неволей создавал свои «завихрения». Казалось бы, порвать эту цепочку немыслимо, ибо тоща вообще ничего не получишь. Счастье, сопутствовавшее мне, показало, что порвать можно.
Когда специальным приказом президента ВАСХНИЛ моя лаборатория была переведена из АН СССР в ВАСХНИЛ, в этом ведомстве просто не было людей, которые что-либо понимали в номенклатуре новых приборов и реактивов. Я предложил управлению снабжения Президиума ВАСХНИЛ свою помощь в составлении заявок и их оформлении. На это в ВАСХНИЛе с радостью пошли. Одно звено было устранено. В соответствующем главке Минсельхоза и в управлении Госкомитета по науке и технике тоща работали два замечательных человека, понимавшие друг друга с полуслова и действительно отлично знавшие новую технику, — Л. И. Перекатнова и А. И. Новиков. Увидев, что я также неплохо знаю фирмы, производящие те приборы, которые нам нужны, легко нахожу приемлемые цены на них, читаю по-английски, они без колебаний разрешили мне напрямую взаимодействовать с ответственными работниками контор Минвнешторга. Еще два промежуточных звена было устранено. В Минвнешторге, заваленном заявками, телексами, телеграммами, запруженном людьми, каждый работник изнемогал от бремени забот. Поняв, что мне нетрудно быстро составить качественную заявку иностранной фирме, работники с удовольствием переложили самую нудную часть работы на меня, а мне только того и нужно было. Месяца за два интенсивного изучения груды иностранных проспектов мы с моими сотрудниками составили заказы, которые туг же ушли на Запад, а западные компании, искавшие покупателей, были только рады в кратчайшие сроки заказы выполнить. Оборудование тут же стало поступать в СССР, где мы опять подсуетились: вместе с сотрудниками — здоровыми молодыми парнями — приезжали на железнодорожные станции или в аэропорты, куда прибывало оборудование, и помогали его быстро нам же отпустить. Обе стороны оставались довольны — в пакгаузах освобождалось место, мы тут же устанавливали новые приборы на этажах института, в котором я договорился снять помещения для моей лаборатории. Это был Институт биологической и медицинской химии АМН СССР, где директором был В. Н. Орехович, согласившийся по просьбе М. И. Лермана, одного из заведующих лабораторий, сдать нам полэтажа бесплатно с условием: иметь беспрепятственный доступ ко всему нашему оборудованию. Поэтому радость от привоза и установки новых приборов или реактивов была общей, институту биомедхимии остро не хватало валюты и нового оборудования.